Мануэль Гонзалес - Любовь и чума Страница 7

— Итак, вы отказываетесь от моей помощи? — спросила она после минутной нерешительности.

— Я должен отказаться!

— Прощайте же в таком случае навсегда. Но знайте, что я буду любить вас вечно, — сказала она, протягивая ему руку.

— А я никогда не забуду вас, что бы со мною ни случилось, Зоя, — ответил с чувством молодой человек.

Зоя медленно вышла из павильона и исчезла в тени густых деревьев.

Сиани заметил, что Орио все еще дожидается его в гроте, и подбежал к другу.

— Предчувствие не обмануло меня! — воскликнул он. — И мы погибли, Орио!

— Я слышал все. Что же ты намерен делать теперь, чересчур добродетельный друг?

— Я намерен приказать, чтобы все было втайне приготовлено к отплытию в час пополуночи.

— Это должен устроить Азан. Он незаменим в подобный критический момент.

— Не будет ли благоразумнее, если мы сами займемся приготовлениями к отъезду?

— Это значило бы возбудить подозрения. Ведь нас ожидают в Бланкервальском дворце. Возьми мою руку, Сиани, и отправимся на ужин к императору.

III. Тайна далмата

Сиани и Орио, оставившие виллу великого логофета с намерением идти прямо к императору, передумали дорогой и решились зайти сперва в Перу, чтобы распорядиться приготовлениями к отплытию.

Иоаннис пришел в крайнее негодование, узнав о гнусном замысле Комнина против его господина и Орио. Он не без труда уговорил дипломатов надеть кольчуги, которые, несмотря на свою легкость и гибкость, могли противостоять самому острому кинжалу. Когда же верный слуга убедился, что молодые господа его теперь защищены на случай внезапного нападения, он принялся с помощью своих товарищей укладывать все драгоценности, бумаги и прочее имущество посланников. Если бы кто увидел его исполняющим так ревностно свои обязанности, не усомнился бы, что все будет готово к отъезду ранее часа. В довершении всего он придумал даже сигнал, чтобы предупредить Сиани, уходившего в Бланкерваль, о минуте отъезда. Было условлено, что он зажжет несколько факелов и поместит их на самых высоких деревьях террасы.

— Как только вы увидите эти огоньки, — говорил Иоаннис, — то сразу же спускайтесь в сад и идите подземным ходом, начинающимся в коралловом гроте. Он доведет вас до «Водяных дверей», которые я отопру вам с помощью этого ключа, хотя они и скрыты от глаз кустами роз.

— А каким же образом очутился этот ключ в твоих руках? — спросил Сиани, устремив на Иоанниса пытливый и проницательный взгляд.

Далмат заметно смутился и опустил глаза, а бледные щеки его покрылись ярким румянцем.

— Я получил его от одной из молодых рабынь дворца, с которой я виделся несколько раз в этом уединенном месте, — ответил он с некоторым колебанием.

Орио рассмеялся самым чистосердечным смехом, услышав это признание далмата.

Сиани стало жаль слугу, который, казалось, готов был, как говорится, сгореть со стыда. Отдав еще кое-какие приказания, он пошел со своим другом по направлению к дворцу.

Переправившись в лодке через залив и миновав «Ворота грешников», они пошли вдоль массивных стен города, сложенных наполовину из песчаника и извести, наполовину из кирпичей и цемента. Древность их ясно указывала, что над ними трудился не один архитектор. И в самом деле, кладка их началась при Константине Великом и окончилась только в царствование Феодосия. Молодые люди насчитали начиная со старой Византии около двадцати четырех ворот для вылазок, из которых девятнадцать выходили к морю. Большая часть этих ворот была еще открыта, хотя час, в который они запирались, давно уже пробил, и горожан свободно пропускали часовые, беспечно игравшие в кости, сидя перед дверьми сторожек, высеченных в стене. Понятно, что они требовали за пропуск небольшое вознаграждение.

Молодые люди приняли эту благоприятную для них подробность к сведению и, пройдя мимо часовых, остановились на несколько секунд перед городским рвом, через который была перекинута длинная и узкая доска, носившая название «Опасный мост», так как на нем разыгралось уже не одно трагическое происшествие. Говорили, но только, разумеется, под видом величайшей тайны, что его часто обливали маслом или усыпали сушеным горохом. Поэтому люди, обвиненные в каком-нибудь преступлении и вызванные явиться перед судом его величества, непременно соскальзывали каким-то непонятным образом с этого моста и летели в протекавший под ним быстрый и глубокий поток, впадавший в «Золотой рог»[4], где и находили на другое утро их трупы.

Но эти предания казались посланникам совершенно безосновательными — тем более когда они увидели, что власти позаботились на этот раз украсить обе стороны моста двумя рядами больших серебряных ящиков превосходной работы, в которых красовались цветущие померанцевые и миртовые деревья. Больше же всего их ободрил вид беспечно пировавших и веселившихся воинов, служивших охраной дворца.

Тут были собраны варяги и Бессмертные, составлявшие столичную стражу, и неверные в чалмах. По обеим же сторонам дворца, вдоль рва, расположились дружины язычников — гуннов и скифов. Последние были очень не представительны с приплюснутыми носами, необыкновенно раздутыми ноздрями, широкими скулами, косыми, тусклыми глазами, которые были ближе к ушам, чем к носу. К этому нужно еще добавить, что они были очень малы ростом, но обладали геркулесовой силой. Держали они себя вовсе не неприязненно, да и инструкции были даны им не строгие, судя по тому, что они забавлялись метанием громадных камышей, проявляя при этом свою удивительную ловкость.

В обращении и позах варягов, этих выходцев из Англосаксонии, завербованных Комнином, которые были степеннее и лучше дисциплинированы, тоже не было заметно ничего, что могло бы дать повод думать, что они состоят в заговоре против венецианцев.

Вместо тяжелой амуниции на них была парадная форма: серебряная бляха с изображением какого-то мифологического существа, легкая кираса[5] из того же металла, длинный кафтан красного цвета и сандалии, скрепленные крест-накрест ремнями и серебряной застежкой с вычеканенным портретом императора.

Каждый из них опирался на обоюдоострую секиру с длинной рукояткой из ясеня или вяза с медной инкрустацией. За плечами у каждого висел маленький серебряный щиток восьмиугольной формы, служивший скорее украшением, чем орудием защиты, так как копье скифа могло бы пробить его насквозь с расстояния даже более ста шагов.

Сиани и Орио прошли через ряды стражи, отдававшей им честь секирами, и вошли во дворец.

Они были встречены ожидавшим их герольдом[6], который и доложил громко об их прибытии, когда они входили в зал пиршества.