Барбара Картленд - Влюбленный странник Страница 7

Сначала она его не видела, а когда увидела, вздрогнула, словно он невольно заставил ее спуститься с небес на землю, покинув далекий горизонт, куда она успела отправиться. Несколько секунд казалось, что девочка просто не видит его, затем Сорелла вскочила на ноги.

Рэндалу показалось, что она ничуть не испугалась его и не стремилась убежать, а просто спряталась в свою раковину, как сделал бы любой ребенок, избегая взрослого, которому нельзя мешать своим присутствием.

Было в этом самоуничижении что-то такое, что показалось Рэндалу жалким и трогательным. Ведь он хотел быть ласковым с девочкой, просто не знал, как взять верный тон.

— Тебе здесь понравится, — сказал он. — Если этот дом не покажется тебе слишком уединенным.

Сорелла была уже у двери, когда он заговорил. Она замерла на месте, обернулась, и глаза их встретились.

— Я думаю, вы очень глупы, — отчетливо произнесла Сорелла и, не дожидаясь его ответа, вышла из комнаты.

Глава вторая

На поданном Рэндалу за завтраком подносе лежали два письма.

Солнце, огромное, золотое и уже очень жаркое, заглядывало в окно и, отражаясь в серебряном кофейнике, освещало дорогой цветной фарфор, отлично характеризовавший вкусы мадам де Монтье, проявившиеся в оформлении виллы.

Два письма были прислонены к подставке для тостов.

Даже не взглянув на почерк, даже не взяв писем с подноса, Рэндал знал, от кого они. Ни с чем нельзя было спутать голубую в цветочек бумагу одного из писем и строгую сдержанность второго.

Откинувшись на подушки, Рэндал разглядывал письма и понимал, что абсолютно спокойно и равнодушно думает об авторах обоих и что его нервы наконец перестали напрягаться из-за этих двух женщин, а также из-за всех других его проблем.

Рэндал не был склонен к самокопанию или к особенной заботе о своем здоровье, но глубокая усталость и чудовищное переутомление, владевшие им всего неделю назад, не на шутку его напугали. Так что теперь Рэндал испытал огромное облегчение, снова почувствовав себя самим собой.

— И хотите верьте, хотите нет, — произнес он вслух, обращаясь к письмам, — своим излечением я во многом обязан Дарси Форесту.

Дарси и Сорелла гостили на вилле уже больше недели, и Рэндалу не просто нравилось их общество. Он нашел в этом обществе то, чего никак не ожидал, — огромное облегчение и лекарство от владевшей им усталости.

Теперь Рэндалу было совершенно очевидно, что с самого начала ему требовалось вовсе не одиночество, а смена окружения. Дарси Форест, безусловно, кардинально отличался от тех людей, с которыми Рэндал имел дело в Лондоне и Нью-Йорке.

Дарси Форест был совершенно необычным человеком. Не было никаких сомнений в том, что первое впечатление Рэндала оказалось правильным — Дарси был авантюристом! И это еще мягко сказано. Дарси был одновременно пиратом и разбойником с большой дороги.

Когда он говорил, достаточно было закрыть глаза, чтобы представить его в бархате, кружевах, ботфортах и шляпе с пером. И пусть Дарси был хвастуном и проходимцем, было в нем что-то романтическое, завораживавшее всякого, кто хоть раз взглянул в его глубоко посаженные глаза или услышал его низкий рокочущий голос.

Возможно, рассказы Дарси о его любовных похождениях были сплошным хвастовством, но Рэндал ловил себя на том, что хорошо понимает, почему немногие оказались способны устоять перед его обаянием и напором. Он обкрадывал людей, точнее, заставлял платить за удовольствие с ним общаться, но если судить по тому, что они от него получали, а не только по тому, что давали, Дарси Форест был не единственным, кто выигрывал от знакомства.

Он завораживал своих знакомых. Каждый чувствовал себя в его обществе веселым и счастливым. Всю ту неделю Рэндал смеялся в компании Дарси столько, сколько не смеялся никогда в жизни. Он привык к изящной словесной перепалке, так как недавно был принят в определенный круг общества, члены которого гордились тем, что выбирали себе подобных за их ум и острословие, а не за благородное происхождение и высокое положение.

Но юмор Дарси Фореста оказался совершенно иного свойства, он был более сочным и соленым. В нем было что-то от едких реплик шекспировских пьес, его юмор был полон жизнью, как и сам Дарси. Дарси вел безнравственную жизнь, безусловно, был лжецом, мог в любой момент сочинить историю или анекдот, чтобы произвести впечатление, но за его шутовским обличьем и гротескной манерой держаться угадывался фундамент из жесткой правды и богатого опыта. Он и вправду пережил то, о чем говорил, и это было гораздо важнее умения ввернуть изящную фразу или заставить всех смеяться, выставив кого-то в невыгодном свете.

Истории Дарси далеко не всегда годились для гостиной, и иногда, когда с ними в комнате была Сорелла, Рэндал смущенно смотрел на девочку, затем на ее отца, стараясь предостерегающим взглядом или движением бровей указать на тот факт, что их беседа не предназначена для детских ушей.

Но Дарси, отлично поняв все, что Рэндал пытался до него донести, только хохотал в ответ.

— На чистые души беседы о сексе нагоняют скуку, — заявлял он. — К тому же Сорелла не слушала. Она никогда меня не слушает. Она слишком много раз все это слышала, не правда ли, киска моя?

Сорелла редко отвечала на такие вопросы, она только внимательно смотрела на отца своими странными зелеными глазами. Сорелла не выдавала своих чувств и выглядела такой тихой и отстраненной, что Рэндал не раз ловил себя на мысли: интересно, о чем думает эта девочка, пока они с ее отцом выпивают, курят и разговаривают с полудня до полуночи?

Рэндал мало что знал о детях, но надо было быть полным идиотом, чтобы не понимать, что Сорелла — необычный ребенок. Прежде всего, она не была навязчивой. Сорелла появлялась за столом во время еды, а как только трапеза заканчивалась, исчезала, ничего не говоря о том, куда идет и что собирается делать.

Сначала Рэндал был от этого в восторге и считал, что деликатность девочки вызвана нежеланием помешать его отдыху. Потом ему стало любопытно.

— Расскажите мне о своей дочери, — как-то попросил он Дарси Фореста, когда, покончив с вкуснейшим обедом, состоящим из устриц, мяса молодого барашка и выдержанного бри, они вытянулись в удобных креслах и раскурили сигары.

— Моя бедная маленькая сиротка Сорелла! — с жаром произнес Дарси. — Мне тяжело говорить о том, как много она для меня значит, хотя отцовство и потребовало от меня немалых жертв. Но это мы опустим. Ребенок — это огромная ответственность, мой дорогой мальчик, чудовищная ответственность, особенно когда одному человеку приходится быть и отцом, и матерью. Но, надо признать, она воздает мне должное.