Тесса Дэр - Дважды соблазненная Страница 7

Сердце Мередит радостно подпрыгнуло. Черт побери! Она по-прежнему тоскует по нему! Тосковала с самого детства, и, как видно, ничего не изменилось. Но утром он уезжает…

— Собственно говоря, — беспечно проговорил он, подходя к окну и выглядывая наружу, — я так доволен этой комнатой, что готов расцеловать вас за нее.

О Боже! Вряд ли поцелуй исцелит ее тоску по нему!

А он вдруг резко вскинул голову, словно удивившись собственным словам. Ну еще бы! Такое абсурдное желание! Ведь когда он в последний раз видел ее, то не заметил ничего, кроме костей и веснушек.

Словно в подтверждение ее мыслей, он покачал головой и пробормотал:

— Как странно.

Мередит попыталась рассмеяться, но не смогла. А он подошел к ней совсем близко. Прогрохотал в своих огромных сапогах по старому скрипучему полу, который она, стоя на четвереньках, отдраила песком всего несколько дней назад. Ох, плечи до сих пор болели…

Его темно-карие глаза не отрывались от ее лица, когда он проговорил:

— Мне очень хочется поцеловать вас. — Протянув руку, Рис убрал с ее плеча выбившийся из косы локон и стал медленно накручивать его на палец. — Так что скажешь на это, Мерри Лейн? Покажешь, как нужно приветствовать старого знакомого?

Она могла бы отшутиться или отступить. Теперь-то она знала, как уклоняться от настойчивых мужчин — в таверне это приходилось делать постоянно. На каждого из тех немногих, которых Мередит пускала в свою постель после смерти мужа, приходились десятки отвергнутых. Но всю свою жизнь она мечтала именно об этом мужчине, сейчас смотревшем на нее с тем же желанием, что и все остальные. И говорил он те же слова: «Мне очень хочется поцеловать вас»…

Нет, это уже слишком! Изнемогая от нервного напряжения, она выпалила:

— Вам что-то еще требуется, милорд?

— Нет. — Рис мгновенно отступил и отвернулся, но она успела заметить боль в его глазах. — Нет, больше ничего. Прошу прощения. Не стоило мне это говорить. Больше такого не случится.

Мередит не сдвинулась с места. Рис же вернулся к окну и, не оборачиваясь, пробормотал:

— Вам лучше оставить меня.

Мередит тут же выскользнула за дверь и закрыла ее за собой. Ударив по ручке, прошептала:

— Черт, черт, черт. — Еще никогда она не была так зла на себя! Только что она упустила возможность — единственную, которую судьба ей предоставила, — поцеловать того, кого хотела с тех пор, как поняла, что означало это желание. Мало того, она сделала все, чтобы он неверно понял причину ее отказа. Теперь он считал, что она находила его непривлекательным. Недостойным поцелуя. Но ведь это неправда! Неправда!

Гидеон все еще торчал в баре. Следовало позаботиться о том, чтобы надежно спрятать его фургон в сарае. И еще обслужить завсегдатаев, не потеряв при этом очередной предмет мебели.

А Рис уедет завтра. И больше она никогда не получит такого шанса. А ведь она так много работала ради процветания этих мест. Каждый день, с утра до ночи. Неужели она ничего не заслужила лично для себя?

Мередит решительно постучала в дверь. А когда Рис открыл, быстро проговорила:

— Можете. Можете поцеловать меня. Я не стану возражать.

— Не станете?

— Нет.

Он взял ее за подбородок и приподнял лицо. И только тогда она сообразила, что адресовала свои слова пуговице на его плаще.

Рис погладил большим пальцем ее щеку, и она прикрыла глаза. Он повторил ласку, и все тело ее словно запело.

Не в силах выдержать предвкушения, она открыла глаза.

Но он не поцеловал ее.

— Спасибо вам за это, — прошептал он, снова погладив кончиком пальца уголок ее губ. — Доброй ночи, миссис Мэддокс. — Рис подтолкнул ее к порогу, потом закрыл за ней дверь.

Глава 3

Если бы только камень мог гореть…

В сером предрассветном свете Рис стоял перед руинами Нетермур-Холла. Он не знал, чего ожидать после столь долгого отсутствия. Воображал, что найдет лишь шрам на пустоши — все еще курящуюся груду бревен и известняка. Но эти надежды не сбылись. Потому что только потолочные балки, полы и переходы были деревянные. Все остальное — камень. И черт побери, камень не горит!

Впрочем, большая часть когда-то величественного здания исчезла в дартмурском тумане — вне всякого сомнения, все это растащили для новых построек. И повсюду встречались аккуратные кучки камней — то угол комнаты, то арочный вход, ведущий в никуда. Четырнадцать безжалостных зим превратили горки сажи в пирамидки, казавшиеся такими же твердыми, как гранитные вершины, поднимавшиеся среди бесконечных просторов пустошей.

Время и дождь могли стереть с лица земли многие постройки, а пожары — уничтожить заросли вереска. Но Нетермур-Холл никогда не исчезнет полностью, потому что был выстроен из камня, а камни — вечны.

Отвернувшись от руин, Рис пошел туда, где некогда стояли конюшни. От них почти ничего не осталось, если не считать низкого каменного бордюра, отмечавшего линию фундамента.

Тут все заросло мхом и осокой. Рис поддел носком сапога почерневший обломок металла. Возможно, часть узды. Или мундштук.

Холодный озноб пробежал у него по спине.

Конь Риса жалобно заржал — ему тоже не нравилось это место. А может, стоило больше верить сказкам Деррила? Хотя… возможно, это запах горящей конской плоти до сих пор висел в воздухе. Или, может быть, чуткие уши животного слышали отзвуки воплей погибавших собратьев…

При этой мысли Рис содрогнулся. За годы пребывания вдали от Нетермура он слышал предсмертные крики многих созданий — и людей, и животных. Но самыми ужасающими и мучительными были звуки, которые он слышал именно здесь — треск и шипение пламени и панические вопли пойманных в огненный капкан лошадей.

Деррил Тьюкс оказался прав. Ему, Рису, следовало бы погибнуть четырнадцать лет назад вместе с этими животными. С тех пор он каждый день искал смерти. Но оказался человеческим подобием проклятого камня — твердым и нерушимым. В юности он выдерживал ежедневные избиения и бесчисленные школьные драки, а потом — жестокие сражения. Но он выжил, пережил все испытания.

И вот он снова здесь. Стоит перед адской грудой камней и несчастий, которые унаследовал.

Если бы только камень мог гореть…

Во рту разлился вкус желчи, и он повернул голову, намереваясь сплюнуть, но вместо этого неожиданно согнулся от приступа рвоты. Черт бы все побрал!.. Одиннадцать лет в пехоте, но никогда он не блевал в те годы.

«Встань!» — приказал внутренний голос, холодный и властный, который никогда не молчал, даже в самую оглушительную канонаду. И не важно, чем наносился удар — кулаком или штыком, — Рис всегда ухитрялся встать, всегда был готов к новым испытаниям.