Алисса Джонсон - Леди-наследница Страница 7

— И какой нормальный мужчина стал бы спорить?

Осмелев от его реакции, она уже хотела спросить, нормальный ли он. Но заколебалась — это казалось непростительной грубостью. Как правило, она не особенно утруждала себя хорошими манерами, да и была не особенно знакома с ними, но взять и просто спросить: «Вы, случайно, не сумасшедший?» — было бы уж чересчур грубо даже для нее.

Опасаясь, что смелость может в любой момент покинуть ее, Уиннифред вытащила из кармана письмо и протянула ему почти дрожащей рукой.

— Это вы писали?

Темные брови взмыли вверх, когда он взял письмо.

— Это то, что вы взяли из домика садовника?

— Да.

— И по этой причине вы все время смотрите на меня так, будто у меня две головы и хвост? Не потому ли вы только что бормотали что-то про сумасшедший дом?

Она сглотнула, подумала и решила сказать правду:

— Да.

— Что ж, посмотрим, что тут у вас.

Он переместил трость, чтобы развернуть письмо, и Уиннифред нервно наблюдала, как он читает.

Искорки юмора и любопытства в глазах, которые, как она уже начинала думать, являются его постоянными спутниками, погасли, и лицо Гидеона все мрачнело по мере того, как он читал. К тому времени как он дочитал до конца, лоб его был нахмурен, а губы плотно сжаты от гнева.

— Почему вы это не сожгли? — тихо спросил он.

— Это вы написали?

Она должна быть уверена, полностью уверена.

— Не я. — Он вернул ей письмо. — Эта гнусность скорее всего написана моей мачехой.

Она задумчиво посмотрела на бумагу, потом подняла глаза на него.

— Вы даете мне слово джентльмена, что не получали письмо, которое я послала вам?

— Даю. А что в нем было?

Она почувствовала, как краска прилила к щекам. Лилли болела, сильно болела, и у них не было денег, чтобы заплатить врачу. Уиннифред была в отчаянии в тот день, когда писала, и это вынудило ее прибегнуть к тому, чего она обещала себе не делать никогда. Она умоляла.

— Это была просьба о помощи, — пробормотала она, надеясь, что письмо сгорело где-нибудь в камине. Она пожала плечами, отодвигая в сторону воспоминания о тех мрачных днях. — В общем, помощь не потребовалась. Так что теперь это не важно.

— Понятно. — Его ладонь, теплая и шершавая, легла ей на лицо. Он замер на мгновение, а Уиннифред приросла к месту, живот напрягся, а воздух застрял в горле. Потом один палец скользнул вниз к подбородку и приподнял ее лицо. — Мне очень жаль.

На один ужасающий миг Уиннифред почувствовала, как к глазам подступили слезы. Она заморгала, прогоняя их, удивленная своей реакцией на простое извинение и легкую, пусть и неприличную, ласку. Это все переутомление, сказала она себе, вызванное недосыпанием, страхом, тревогой и, быть может, самым опустошающим из всего этого — надеждой. От переутомления с людьми еще и не такое бывает.

Тот факт, что в прошлом ей приходилось и куда больше уставать, и куда больше тревожиться, и ни разу не возникало желания разреветься, был из тех, на которых она предпочитала не задерживаться.

Она уже хотела отвернуться и отшутиться, дабы скрыть свое замешательство, когда он заговорил:

— У вас эти веснушки круглый год?

— Что?.. — Она заморгала, позабыв про слезы. — Прошу прощения?

Он легонько постучал пальцем по щеке и опустил руку.

— У меня на корабле был мальчишка. Джозеф О’Делл. Его веснушки зимой исчезали, а каждое лето возвращались. Я мог бы поклясться, что каждый раз, когда появлялись, они были иными, но, с другой стороны, я никогда особенно не присматривался. Не подобает мужчине считать мальчишеские веснушки, правда же?

— Пожалуй, — выдавила Уиннифред, сама не зная, то ли она озадачена, то ли очарована. — Вы вполне уверены, что вы не «тронутый»?

Он пожал плечами:

— Никто не может быть вполне уверен, потому что узнает он об этом последним.

Романтическая библиотека: http://romanticlib.org.ua

— Не слишком обнадеживающе. — Но она поймала себя на том, что все равно улыбается ему. — И нелепее разговора я еще никогда не вела.

— Мне говорили, что у меня к ним дар. Вы собираетесь ответить на мой вопрос?

Она не видела причины, почему бы не сделать этого.

— Некоторые веснушки зимой исчезают. Но я не могу сказать, меняется ли их положение из года в год, поскольку мне никогда не приходило в голову задуматься об этом. А ваши?

Он слегка удивился и улыбнулся:

— Мои? У меня есть веснушки?

— Семь, — информировала она его, запоздало осознав, что женщине, наверное, точно также не подобает считать веснушки мужчины, как и мужчине считать веснушки мальчика.

Она мысленно отмахнулась от своего беспокойства. В конце концов, это правда, и она совсем не глазела — ну, почти.

— Три слева и четыре справа. Они очень бледные, но они есть. Быть может, заметны только на солнце.

— Я не имею привычки на улице смотреться в зеркало, так что вы, должно быть, правы. — Он слегка поморщился. — Я всегда считал веснушки милой чертой. Совсем не уверен, что в восторге от этого описания применительно ко мне.

Уиннифред знала его меньше дня, но чувствовала, что прилагательное «милый» ему очень даже подходит. А это казалось совсем неправильным. Мужчины, которые выглядят как лорд Гидеон, должны быть обладателями таких эпитетов, как «смуглый», «темный» и «опасный». Крупные мужчины не должны мягко смеяться, их черные глаза не должны лукаво поблескивать, а большие руки не должны быть такими ласковыми, когда дотрагиваются до женской кожи.

Она отвела взгляд.

— Нам пора. Лилли, должно быть, уже закончила.

— Так, значит, мир? — спросил он.

Она задумалась. Он не лжет, и он не сумасшедший. В сущности, даже довольно приятный.

Правда, остается еще вопрос его веры в то, что дом можно содержать на пять фунтов в год. Но с другой стороны, порой те, кто обладает огромным богатством, меньше всего знают цену деньгам. Лорд Гидеон скорее всего просто эксцентричный, и поскольку эта эксцентричность не распространяется на разбрасывание нелепыми обещаниями, которых он не исполнит, она не видела причины для того, чтобы провести следующие несколько дней не в ладах с ним. Поэтому решительно кивнула:

— Мир.

Завтрак в Мердок-Хаусе обычно состоял из одного из трех ингредиентов: яиц, рыбы или каши. Уиннифред ловила и чистила рыбу. Лилли собирала и готовила яйца. Кашу, которую терпеть не могли обе, они ели, только когда было совсем уж туго, и варили по очереди.

Питались они на кухне, имея по одной вилке и оловянной миске на каждую. Поэтому Уиннифред не без удивления обнаружила, что на маленьком обеденном столе расставлено несколько предметов щербатой фарфоровой посуды, которую они нашли на чердаке, лежит небольшая горка яиц, хлеб и сыр. Всем этим можно было питаться несколько дней, и от такого вопиющего расточительства Уиннифред аж рот разинула.