Александра фон Лоренц - Влюбленный викинг Страница 7

— Ты дрался по-настоящему, а ведь и мы могли бы тебе накостылять…

— Чего? — задумчивое лицо Акселя недовольно вытянулось.

— Ладно, ладно ссориться, — примиренчески вмешался незлобивый Ульф, — но Грим прав, мне из-за тебя теперь светить этим фингалом! — у викинга все больше и больше заплывал левый глаз.

— Но, как я вижу, эта штучка все же оказалась непростой и для тебя, хевдинг, — добавил он с довольным видом.

— А что? — Аксель сделал вид, что не понял.

— Ну, и в дом даже не пригласила, хоть и старался ты как тигр…

— Да я и сам бы не пошел…

— Пошел бы, пошел, и в постель лег, если бы пригласила, — буркнул Грим, — только не такая она простая, злобная, как дикая кошка! Готовь пятьдесят солидов.

— Разогнался, — не согласился хевдинг, — я и не собирался ее сразу колоть, я же еще вчера сказал «к девочке нужен подход»…

— У тебя уже не месяц, а четыре недели и один день, — Грим продемонстрировал свои пять, поросших рыжим мхом пальцев. Из-за них виднелась скалящаяся морда с крупными желтоватыми зубами.

— Зря ржешь, как бы тебе не пришлось продавать коня, чтобы со мной расплатиться.

— Ладно, братья, опять вы ссоритесь, — снова вмешался добродушный Ульф, — спор есть спор — время покажет, кто победил. Слышь, Аксель, ну как тебе красотка? Принцесса, не правда ли?

Так, незаметно, в беседе, всадники проехали весь лес и выбрались на прямую дорогу, ведущую к замку. Издалека уже обрисовывались его островерхие башни. Когда они подъехали к подъемному мосту, ночь окончательно вступила в свои права. Над крепостными стенами взошла серебряная луна и залила своим потусторонним бледным светом и высокие черепичные крыши башен замка, и обширные пшеничные поля, опоясавшие крепость со всех сторон. Было очень тихо, лишь где-то в зарослях у реки старательно выводил свою нежную песню неутомимый соловей. Аксель задумался: ему стало ясно, что задача перед ним стоит непростая

.

Серьезные разговоры

— Мама, ты разгрузила Грис? — спохватилась Селеста., заканчивая свой ужин, состоящий из ломтя хлеба и мясной похлебки с фасолью, заправленной душистыми травами.

Похлебка была сварена на кабаньем мясе, от которого было отказалась высокомерная Шарлотта. Но, сейчас и она, проголодавшись, с удовольствием опустошала большую миску густого ароматного супа.

— Да, сразу же, как вы вернулись. Я смотрю, вы неплохо заработали, не думала, что столько выручите. Теперь можно недели две не ездить на рынок. Не нравится мне, что такие молодые девушки в одиночестве бродят по лесным дорогам. Вот и сегодня, если бы не тот добрый человек, неизвестно, что с вами произошло бы. Следующий раз сама пойду на рынок, — пожилая женщина грустно вздохнула.

— Вряд ли ты столько выручишь, мама, — хмыкнула Селеста. — Ведь это Шарлотте платили за ее красоту! Основные покупатели у нас были молодые мужчины, на вид совсем не нуждающиеся в наших травах.

— Да, я понимаю! Но добром это все не кончится. Вам, мои хорошие, давно пора или замуж выходить, или покровителя себе искать. Конечно, моя дочка из простого сословия, ее устроит какой-нибудь обычный парень из селян. А вот с тобой, Шарлотта, посложнее будет.

— Я не хочу замуж, тетя Луиза, и не хочу никакого покровителя! Ты же знаешь, я любила Эдмонда, а он меня предал! На большое приданое позарился! Больше я никого не полюблю! Пусть Селеста выходит замуж, а я с тобой останусь. Научусь лечить людей, так и проживу…. — отрезала та.

— Глупости это все! Все равно женихи не отстанут! Вот и эти норманны вас уже высмотрели. Разве я, слабая старуха, смогу тебя защитить? Я понимаю, что ты баронесса, и должна была выйти замуж за дворянина. Но ведь сейчас ты одна-одинешенька на этом свете и, кроме нас с Селестой, у тебя никого нет, — качнула головой пожилая ведунья. — И приданого у тебя никакого, разве что одна красота. Но красота ведь недолговечна.

— Я этих всех женихов ненавижу! Почему они меня не оставят в покое? От них одно горе, от этих подлых мужиков! Я думала, что Эдмонд меня любит, а он предложил мне стать его любовницей! Представьте себе, он женился на богатой женщине, а меня хотел сделать своей наложницей! — кипятилась девушка.

— Оставят, оставят, лет через пятнадцать — двадцать. Так уж богом устроено, моя девочка! Тебе все равно придется кого-нибудь из них выбрать. Муж будет тебя защищать и кормить. И, конечно, получше, чем я, старуха! Вон какой здоровенный норманн за тобой увязался. Отобьет у любого франкского кавалера! — расцвела в улыбке тетя Луиза. — А зря его в дом не пустила — глядишь, может быть, и женился бы на тебе. Они быстро женятся, эти норвежцы!

— Да не нужен он мне! Я ненавижу этих захватчиков! Мои братья из-за них лежат в могиле, а в нашем доме живут эти норманны. Ты подумай, что говоришь, тетя! У меня все забрали, бароном де Лонгвилль величает себя какой-то гнусный вор, а ты предлагаешь мне смириться и выти замуж за кого-нибудь из этих убийц!

— Ну, и что будем делать, если они снова сюда заявятся?

— Не знаю, видно, мне надо уходить от вас, чтобы вы спокойно жили. Вот только свое платье починю, что этот норманн порвал, сложу свои вещи, и уйду…

— Куда же ты пойдешь, бедняжка? — растрогалась добрая знахарка — Ладно уж, живи, как сама знаешь, все в руках господа нашего!

Утром следующего дня Аксель поднялся очень рано. Даже трудно было назвать это утром, ― как только начало светать на восточной стороне ночного неба, как послышались тяжелые шаги, которым вторили жалобным скрипом деревянные ступени. Это граф поднимался по деревянной лестнице на крепостную стену.

— Лучше бы они не скрипели, — подумал Аксель,― было бы лучше, если бы он появился на стене неожиданно. И все же ветер, завывающий в бойницах, помешал стражнику обратить внимание на подозрительный шум позади себя. Дежурный мирно сидел на каменном уступе, спиной к графу, то ли мечтая, то ли наслаждаясь сновидениями. Тяжелая рука Акселя опустилась на плечо незадачливого стражника, он вздрогнул и обернулся.

— Так-то ты несешь службу, Свен! — рявкнул граф, и его громовой голос прокатился по крепостной стене, и эхом рассыпался в каменных бойницах. Стражник вскочил на ноги, ― столь раннее появление хозяина замка не сулило ничего хорошего. Хевдинг имел обыкновение иногда, раз в два ― три месяца, делать разнос во всем замке. Никто не знал, когда это произойдет. Иногда промежутки между этими «акциями» затягивались на два-три месяца, иной раз ― побольше, а порой разнос мог наступить и через три дня. Все зависело от воли графа, его настроения, фазы луны, и бог знает еще от чего. Но в такой день Аксель поднимался рано, и целый день бродил по замку, вмешиваясь во все дела и отчаянно ругаясь. Горе была тому, кто попадался ему в эти часы под руку. Граф всегда находил огрехи в работе слуг и мастеровых, неправильное несение вахты, халатное отношение к своим обязанностям. Хозяин залезал в такие углы, куда виновники не заглядывали отродясь; по странному стечению обстоятельств, чаще всего ему на глаза попадались самые неприятные просчеты и ошибки, которые обычно и не допускались.