Линда Ховард - Невеста Данкена Страница 7

– Вы в порядке?

Маделин моргнула, медленно опуская и поднимая веки, что помогло скрыть глубокое волнение и внутреннее смятение.

– Да, спасибо, – ответила она, не потрудившись дать оправдание своему поведению. Что она могла сказать? Что была ошеломлена внезапной волной влечения? Это была правда, но та, которую она не могла озвучить. Она знала, что должна быть очаровательной, чтобы сгладить неловкость этой встречи, но никак не могла сосредоточиться на беспечной болтовне, приличествующей ситуации. Она не могла ничего, кроме как стоять на месте, будто вкопанная.

Они встретились, как два стрелка на грязной улице, не обращая внимания на потоки людей, снующих вокруг их маленького, неподвижного острова. Он наблюдал за ней исподлобья, не торопясь закончить осмотр, и держа свои мысли при себе. Маделин продолжала стоять, прекрасно осознавая свою женственность, пока он оглядывал ее сверху донизу с остро мужской оценкой, хотя не выказывал ни одобрения, ни неодобрение. Его мысли принадлежали только ему, лицо ничего не выражало.

Его глаза были затенены краями шляпы, но она могла сказать, что они были темными, зелено-орехово-голубыми, с мелкими белыми прожилками, которые заставляли их мерцать.

С внешней стороны уголков глаз образовались морщинки, появившиеся, должно быть, за годы, когда он щурился под солнцем, поскольку он уж точно не производил впечатление человека, получившего эти бороздки от смеха. Его лицо было суровым и твердым, заставляющим ее задуматься, как бы он выглядел, если бы улыбнулся, и заинтересоваться, был ли он когда-либо беззаботным. Этому мужчине были знакомы трудные времена и тяжелая работа.

– Пойдемте, захватим остальной багаж, – сказал он, нарушая безмолвное противоборство. Дорога обратно на ранчо была длинной, и ему не терпелось двинуться в путь. Работу по хозяйству необходимо было сделать независимо от того, как поздно он вернется.

Его голос был глубоким и немного хриплым. Маделин отметила его жесткую текстуру и кивнула на сумку.

– Вот.

– Это все?

– Да.

Если вся ее одежда была в той маленькой сумке, то она, несомненно, не строила больших планов произвести на него впечатление своим гардеробом, извращенно подумал он. Разумеется, самое сильное впечатление она бы произвела вообще без одежды.

Он наклонился, чтобы поднять багаж, все еще держа свою ладонь на ее руке. Она была чистой, ходячей провокацией, полностью неподходящей для жизни на ранчо, но каждый мужской гормон в нем звенел, издавая аварийные сигналы. Она просто собиралась провести здесь день; так почему бы ему не насладиться ее пребыванием? Это было бы нечто вроде последнего броска перед тем, как он остепенится с кем-то, кто лучше подготовлен к работе, а работа будет. Ранчо требовало тяжелого труда, а по Маделин Паттерсон нельзя сказать, что она когда-либо сталкивалась с этим понятием.

Тем не менее, прямо сейчас, он не возражал, потому что она была столь чертовски соблазнительна, а он до смерти устал за эти безжалостные месяцы – годы – работы по шестнадцать часов в сутки и каторжного труда. Сегодня вечером, после того, как он закончит с работой по хозяйству, он возьмет ее поужинать; возможно, они сходят к Джасперу потанцевать, и он какое-то время будет держать ее в своих объятиях, чувствовать мягкость ее кожи, запах духов. Кто знает, возможно, когда они вернутся на ранчо, им не понадобятся отдельные кровати. Но сперва ему нужно будет сказать ей, что она не подходит для такой работы, тогда не возникнет никаких недоразумений, но, может быть, это не имеет для нее никакого значения. Может быть.

Его ладонь естественным образом переместилась с ее руки на спину, пока он выводил ее из терминала. Не торопясь, он начал очаровывать ее, так же, как когда-то делал с женщинами столь же легко, как улыбался. Те дни давно прошли, но ощущения остались. Она, слава Богу, болтала с легкостью, задавая вопросы о Монтане, и он так же легко отвечал на них, позволяя ей расслабиться и почувствовать себя комфортно, все это время изучая выражение ее лица.

Строго говоря, она была просто симпатичной, но ее лицо освещалось такой живостью, которая делала ее потрясающе привлекательной. Ее нос имел незначительную горбинку и был лишь чуточку изогнут. Легкая россыпь веснушек покрывала переносицу и рассеивалась по изящно высеченным скулам. Скулы мирового класса, точно так же, как и ее ноги. Губы были не полными, но широкими и подвижными, как будто она всегда готова улыбнуться. А глаза – самыми серыми глазами, которые он когда-либо видел. Они казались спокойными и сонными, однако, при более близком изучении, обнаруживали внимательность и остроумие, хотя он не понимал, что она могла найти столь забавным.

Если бы он встретил ее до своего поганого брака и гибельного развода, то вцепился бы в нее мертвой хваткой и, ей Богу, заполучил бы. Одна лишь мысль об этих ногах, обернутых вокруг его талии, доводила его до мгновенного и неприличного возбуждения. Тем не менее, он ни за что не позволит своим яйцам впутать его в еще один неподходящий брак. Он знал, чего хотел от жены, а в Маделин этого не было. Глядя на нее, нельзя было сказать, что она когда-либо хотя бы видела кастрированного бычка.

Но сей факт ни на йоту не уменьшал его физический отклик на нее. Его влекло ко многим женщинам с первого взгляда, но не так, не как удар в живот. Это не было просто притяжением, умеренным словом, описывающим умеренный интерес; это было сильное и мучительное чувство, затопляющее его тело жаром, заставляющее его становиться твердым даже притом, что он был чертовски уверен, что не хотел этого здесь, посреди аэропорта. Его руки действительно болели от желания прикоснуться к ней, чтобы ласкать ее грудь и бедра, слепо исследуя их плавные изгибы.

Он почувствовал болезненный приступ сожаления, что она была настолько неуместной, настолько всецело неподходящей для его целей. Шагая рядом с ней, он видел боковым зрением, как другие мужчины засматривались на нее. Женщины, подобные ей, столь естественно привлекали мужчин, и он желал бы иметь возможность позволить себе удержать ее, но она была слишком дорогой для него. Риз был разорен, но некогда у него водились деньги, он знал, как они выглядели, как пахли, их вкус и соответствие. Они соответствовали Маделин Паттерсон столь же совершенно, как ее шелковистая кожа. Она выглядела стройной и яркой в своем парижском костюме, а духи, подслащенные ее теплой плотью, стоили более двухсот долларов за унцию. Он знал, потому что это был один из его любимых ароматов. Он даже не мог позволить себе покупать ей духи и уж тем более такую одежду.

– Кем вы работаете? – спросил он, когда они вышли на яркий солнечный свет. Те короткие немногословные, написанные ею письма не многое открывали.