Густав Даниловский - Мария Магдалина Страница 7

Нервная дрожь пробежала по его лицу, он закрыл глаза и вздрогнул, словно от холода.

Все приняли такое состояние Иуды за проявление мистического экстаза, не поверила одна только Мария. Она быстро встала и, напевая какую-то фривольную греческую песенку, совершенно противоречившую общему настроению, не замечая удивленных взглядов семьи, легким эластичным шагом прошла через сад и скрылась в сенях.

Настроение было нарушено.

Марфу поведение сестры совсем расстроило, она поспешила похлопотать об ужине. Но ни белый хлеб, ни мед, ни кувшин с вином не в состоянии были разогнать воцарившееся после ухода Марии молчание.

Суровая сосредоточенность Симона и мечтательная задумчивость Лазаря повлияли на Марфу. Иуда ел рассеянно, всматриваясь то в прозрачную даль, то в колеблющиеся на песчаной дорожке солнечные пятна и дрожащие тени листьев…

Он раздумывал, как ему понять поведение Марии. Она, правда, ушла, но без гнева, напротив, словно заманивая его веселой песенкой. Кому же она пела, как не ему? Ведь не добродетели Марфы она пела, не убожеству Лазаря и не седой старости Симона?..

Сердце Иуды сильно билось, грудь вздымалась, и, пристально глядя на плоскую крышу дома, в ту сторону, где находились комнаты Марии, он говорил себе:

— Должен… и войду туда ночью!..

Глава 2

Придя к себе, Мария велела Деборе убрать комнату, как можно роскошнее и красивее, покрыть шкурами и коврами весь пол, достать из сундуков и развешать по стенам яркие занавеси, расставить на столах статуэтки, подсвечники и различные безделушки из бронзы, мрамора и перламутра, приготовить ароматную купель и повязки для волос.

Дебора торопливо суетилась по комнате, а Мария, проводя пальцами по струнам псалтири, шаловливо усмехалась своим собственным мыслям.

Мария знала уже теперь наверное, что Иуда приходил к ним главным образом ради нее. Она заметила, какое впечатление произвела на него, и знала, что он придет ночью.

Она решила сначала ослепить его роскошью, поиграть с ним, дать надежду, а потом оттолкнуть. Так она отомстит ему, не за то, что произошло в ту памятную безумную ночь на лугу, заросшем цветами, травами и лещиной, на берегу, под лазурный шепот озера. Это должно было случиться не с тем, так с другим из ее поклонников. Иуда оказался только более смелым и дерзким, как и пристало мужу.

Мощны и жгучи были его объятья, словно обручи раскаленного железа; как пылающие клейма горели его порывистые поцелуи на ее груди, губах, бедрах и плечах. Ошеломляющими казались дикие взрывы его хищной страсти и глухое, непонятное, таинственное, словно первобытная речь, бормотанье бессвязных слов, смесь ласки, сладострастья и бесстыдства. Он осилил ее, как лев ягненка.

Те памятные, звездные ночи, холодные до неистовой дрожи, а в то же время парные и душные, она проводила вместе с ним на ароматных травах, превращаясь из гибкой девушки в розовую, изнеженную и страстную женщину.

При этом воспоминании закипела кровь Марии, и легкое чувственное возбуждение, словно прикосновение крыльев мотылька, пробежало вдоль спины.

Он имел все: ее первый крик, стон, стыд — и ушел от нее, оставил, покинул ее.

Мария дернула струны, положила инструмент на колени и загляделась на подаренную ей одной финикиянкой небольшую статуэтку богини Астарты с продолговатыми глазами и маленьким ртом, что должно было изображать наивысшую степень красоты. Правой рукой богиня указывала на свое лоно, что должно было означать безграничность любовных утех, а левой на полные груди, вместе с широкими бедрами и вздутым животом говорившие о том, что она — извечная плодородная матерь всего сущего.

Мария знала, что это та таинственная богиня, которая возбуждает желания и любовь всех живых творений. Это она соединяет птиц в гнездах, животных в лесах. Это она — всемогущая госпожа всех таинств тела, прославляемая в недоступных святынях бесчисленными жрицами.

Она слышала рассказы об устраиваемых в честь этой богини таинствах, в которых принимают участие сотни танцующих девушек; одни одетые по-мужски, опоясанные фаллосами, другие в разрезных платьях, открывающих при каждом движении обнаженное тело.

Эти посвященные богине девушки приносят ей в жертву свое девичество и навсегда остаются в храме на службе Астарте. Знаком их посвящения является божественный треугольник, украшение, завивание и умащение которого составляет предмет их постоянных стараний и забот. Они совершают омовение в покрытых золотыми плитами бассейнах, в окрашенной пурпуром воде, потом ополаскивают дочиста свое тело, кроме волос, которые с течением времени принимают окраску застывшей крови. На закате солнца, принося себя в жертву богине, они отдаются прохожим, Потом они зажигают лампы в большой зале, устланной вышитым звездами ковром, ложатся рядами и грезят среди звезд.

Когда пробуждается заря, они встают, поднимают кверху розовые ото сна лица, красные головы, гибкие руки и поют гимн, прославляющий странно-противоречивые свойства богини: извечную плодовитость и извечное девичество, чистейшую непорочность и сладострастье без границ.

Она знала, как боготворят эту богиню женщины Востока и какие моления возносят они ей.

Потом Мария вспомнила угрюмую и страшную богиню Гекату, дочь Титанов, блуждающую во мраке, бодрствующую над криками родильницы и радостно внимающую ужасному вою собак, избиваемых на ее алтарях.

Она вздрогнула и с наслаждением перевела взгляд на алебастровую статуэтку богини Афродиты, которой приносят в жертву благоуханные розы и воркующих белоснежных голубей, посвящают цветущие зеленые рощи, полные веселых обнаженных девушек.

«Но над всеми и всем царит Предвечный», — пронеслось тревожное сомнение в ее душе.

Он невысказанный, неизвестный, страшный, мстительный и суровый. Насколько нежнее его Афродита, милостивее Астарта, прекраснее солнцекудрый Аполлон. Как прекрасны эти боги, ищущие красивейших женщин! Эти веселые чужие боги заполняют воды, луга и рощи златокудрыми нимфами, хороводами пирующих вакханок, а себя украшают венками из роз и виноградных листьев, увлекаются мелодичной песней и неуклюжими играми сатиров.

Магдалина вздохнула и подумала: чего наш народ стыдится, тем другие народы, как скульптурой, украшают колонны и двери храмов и домов, а на страже лесов, широколиственных деревьев и уютной, созданной для свиданий, тенистой рощи ставят божества любви.

«У нас все грешно, все непристойно, — думала она, — все запрещено суровыми предписаниями жестокого закона! А там, на широком востоке и западе, мир, ликующий радостью жизни, где любовь и восторги не считаются грехом, но даром богов, предметом искусства и религиозного обряда! Тут только стонут покаянные псалмы, а там на чудном эллинском языке поют свадебные песни, нежно звенят струны и уносятся девушки в легком танце».