Сара Беннет - Нечаянный поцелуй Страница 71

Генрих судорожно вздохнул, словно готовился к худшему.

– Как мне стало хорошо, Дженова! Я наносил ему удары и смеялся. Некоторые из них начали просыпаться, и мне пришлось крошить и их. Это мне понравилось еще больше. Я понял, что они превратили меня в одного из них. Я тоже стал убийцей.

Дженова издала какой-то странный звук, похожий на выражение отвращения. Но он заставил себя продолжать. Почти все, сказал он себе в отчаянии. Почти все…

– Настало время уходить. Я огляделся по сторонам и почувствовал тошноту и головокружение. Те, кого я не тронул, были слишком пьяны, чтобы вмешаться. Но я сказал себе, что эти люди не заслуживают права жить. Я расправился и с ними. Потом устроил пожар. Это оказалось довольно просто. Но едва я решил поджечь солому в комнате с колесом, как неожиданно вспыхнул огонь. Пламя распространялось так быстро, что я не смог бы его потушить, даже если бы захотел. А может, это все-таки я поджег солому, я просто не помню.

К тому времени, когда я вспомнил о Сури, огонь уже пылал вовсю. Я совершенно забыл о нем. Я бросился в его комнату, но его там не оказалось. Я задыхался и не мог больше искать. Я всегда чувствовал себя виноватым, что оставил его. Он как-никак был моим другом и тоже своего рода жертвой.

Не помню, как я бежал, но вдруг очутился снаружи, отделавшись легкими царапинами и ожогами, но живой и здоровый. Меня не покидало чувство, будто все это был сон и я проснулся. Я шел, не останавливаясь, воровал еду и прятался от крестьян, пока не пришел в большой город. Украл чистую одежду и постучался в дом местного лорда с просьбой нанять меня в сквайры. Вероятно, моя наглость пришлась ему по душе, потому что он мне не отказал.

Все это время я старался вытравить из памяти недавнее прошлое. Я представлял себя фениксом, возродившимся из пепла Шато-де-Нюи. Дал себе слово начать новую жизнь, добиться успеха. Как ни странно, меня не разыскивали. Позже я узнал, что друзья и родичи Тару даже не догадывались, что я находился в замке. Мало кто знал. Моя мать никому ничего не сказала. Наверняка ей было это известно, но она забрала мою тайну с собой в могилу. Я благодарен ей хотя бы за это, больше не за что.

Когда я прибыл в Англию с Вильгельмом, прошлое кануло в Лету. Даже я забыл о нем, по крайней мере, старался забыть. Кто мог заподозрить в лорде Генрихе Монтевое сопливого мальчишку, бежавшего из Шато-де-Нюи, когда там вокруг все горело? Мне ничто не грозило. Пока в Ганлингорне не объявился Жан-Поль.

Генрих повернулся, чтобы взглянуть на ее лицо, скрытое темнотой. Его переполняло чувство стыда и отвращения к себе. И вины. Он видел блеск ее глаз, напомнивший ему о той девочке из прошлого, которая смотрела на своих мучителей и знала, что скоро умрет. А он не мог ее спасти, как не мог сейчас спасти Дженову и Рафа.

– Это моя вина. И Жан-Поль хочет заставить страдать меня. Он полагает, что лучший способ сделать это – причинить зло тебе и Рафу.

– Генри… – Она была совсем близко от него. Его щеку согревало ее теплое, благоуханное дыхание. – Как ты думаешь, кто этот Жан-Поль? Наверняка ты догадываешься.

Его тошнило, кружилась голова. Это было слишком тяжело, слишком тяжело даже для него. Его обступали лица из прошлого, обвиняли, молили, упрекали, что не очень-то старался. Убийца…

– Сури. Я думаю, что Жан-Поль – это Сури. Слишком многое ему известно. Слишком хорошо он знает меня.

– Но почему он тебя ненавидит? Ведь Сури был твоим другом.

– Потому что считает, что я бросил его умирать. Потому что замок был его домом, а Тару – отцом. Я отнял у него все, что он имел, поэтому теперь он хочет отнять у меня тебя и Рафа. Хочет, чтобы мне было больно так, как было больно ему, чтобы я страдал так, как страдал он.

Генрих не переставал удивляться, почему она задает ему все эти вопросы. Почему нее еще находится с ним в одной комнате? Вероятно, ему следует объяснить ей все более простыми словами, чтобы она встала и ушла. Как он того заслуживал.

– Мне доставило удовольствие убийство Тару, сказал он. – Я не хотел говорить тебе этого! Порой мне даже правилась охота. Они возбуждали, погоня и добыча. Я чувствовал себя всесильным. Может, именно по этой причине мне пришлось убить Тару и бежать. Не из-за бедной девочки, но потому что это доставляло мне удовольствие. Я превращался в одного из них. Я должен был спасти себя, пока не слишком поздно.

Из горла Дженовы вырвался тихий звук. Ее рука оставалась неподвижной. Он поднял ее ладонь и крепко сжал. Словно ожидал, что она сорвется с места и убежит. Но теперь Генрих обнаружил, что не хочет этого. Он сознавал, что должен проявить мужество и уйти сам, но почему-то не чувствовал себя достаточно сильным для этого. Ему вдруг захотелось заплакать.

– В тот день в Ганлингорнской гавани Жан-Поль предоставил мне право выбора, Дженова. Я и об этом промолчал. Не мог заставить себя сказать. Он пригрозил, что сообщит о моем прошлом королю, если я не передам тебя Болдессару со своим благословением. Видишь ли, Тару приходился королю дядей. Король возненавидит меня за то, что я сделал, и наверняка не поверит, что Тару был злодеем. С чего вдруг, когда нет никаких доказательств, только слово Жан-Поля против моего. И он обязательно поинтересуется, почему я так долго скрывал от него всю эту историю. Если считал себя невиновным, то почему не рассказал раньше? Полагаю, он сошлет меня в одно из моих дальних поместий, если, после того как накажет, сочтет это возможным. Что касается моих друзей… Как только Жан-Поль объявит во всеуслышание о моем прошлом, и король отправит меня в ссылку, друзья от меня отвернутся.

– Ты говоришь так, словно все уже решено, – произнесла Дженова. – Словно собираешься остаться в Ганлингорне и смотреть, как рушится твоя жизнь.

– Уехать из Ганлингорна? Ни за что. Видишь ли, он знает меня, Дженова. Он знает, что я никогда не брошу тебя беззащитной на милость Болдессара. Еще он знает, что я не рискну открыть тебе свою тайну. Если я останусь, тебе станет известна правда – что, собственно, и случилось – и ты прогонишь меня. Тогда я потеряю все, как потерял все Жан-Поль.

– За исключением того, что он нарушил свое слово и забрал Рафа. Он лжец и мошенник, и мы ему не сдадимся.

Дженова встала, зажгла свечу и поставила ее на стоявший рядом сундук. Пламя всколыхнулось и озарило ее лицо. Ее щеки были мокры от слез, глаза покраснели. Генри поднял, что она тихо плакала, слушая его историю.

– Посмотри на меня, Генри, – попросила она.

Генри встретился с ней глазами. И ждал. Когда затянется петля.

– Я понимаю, почему ты полагаешь, что твои лондонские друзья тебя покинут, но с чего ты взял, что Радульф поступит так же? Я понимаю, почему тебя бросят женщины, с которыми ты делил постель. Вряд ли они любили тебя, а ты – их. Но как ты мог подумать, что и я отвернусь от тебя, когда узнаю правду? Жаль, что ты не рассказал мне ее сразу, как только догадался, кто такой Жан-Поль. Я понимаю, почему ты хотел все забыть. Но, не рассказав мне, ты позволил Жан-Полю направить на нас свою ненависть. Узнай я правду раньше, Раф был бы теперь с нами. – Она замолчала и после короткого раздумья продолжила: – Впрочем, Агета все равно видела бы в Алфрике подходящего для меня мужа, будь он даже о двух головах. Все же ты должен был поведать мне правду. Наверно, поэтому ты настаивал, чтобы я стала твоей женой? Чтобы спасти меня? Хотя верил, что возненавижу тебя, когда правда выплывет наружу? О, Генри, какой же ты глупый! Но все равно замечательный!