Мелоди Морган - Приют любви Страница 72

– Потом Спайси сказала мне, что хотела убить его, когда увидела синяки у меня на лице, – сдавленным голосом произнесла Мэгги.

– А как ты попала сюда? – спросила Джонси, пытаясь отвлечь ее от жутких воспоминаний.

– Спайси послала Брейли и Мэта забрать меня.

– Мэта?

Джонси попыталась представить, как эти двое спасают девочку. Да, подумала она, они бы это сделали. Сердце у Брейли большое, как вся территория Вайоминг, а Мэт не стал бы терять времени попусту.

Мэгги кивнула.

– Он пригрозил па веревкой. Па ему поверил. Я тоже.

Джонси могла предвидеть и это. Мэт опасен, если он не на твоей стороне.

Она разняла руки и посмотрела на Мэгги.

– Когда ты узнала о своей настоящей матери?

– Когда Брейли и Мэт привезли меня сюда, они мне ничего не сказали, – ответила Мэгги, испустив вздох. – Я была так рада уйти от па, что пошла бы куда угодно. Я знала, что это за дом, знала, кто такая Спайси. Но она была со мной ласкова и, казалось, искренне заботилась обо мне. – Мэгги нервно разгладила свой фартук. – Меня никогда раньше не любили по-настоящему. Ма или избегала па, или делала, что он велел, для меня у нее было мило времени.

Джонси была поражена тем, как она заблуждалась насчет Мэгги. Над ней надругался человек, которого она считала своим отцом. Их жизни были так несхожи, и Мэгги досталась несчастливая судьба.

– Спайси открыла мне правду примерно через месяц. Мы очень много времени провели вместе, чтобы лучше узнать друг друга. – Мэгги улыбнулась. – Я сразу же полюбила этот дом, особенно кухню. Спайси сказала, что моей обязанностью будет содержать ее в чистоте и порядке. Я во всем помогала кухарке, а когда она ушла, заняла ее место. Было так чудесно, что тебя любят, что ты нужна.

Теперь понятны, думала Джонси, ее страх перед мужчинами и привязанность к Джинни.

– Мэгги, все это теперь в прошлом.

– Я знаю. – Мэгги улыбнулась ей. – Теперь у меня есть ты.

Джонси улыбнулась в ответ.

– Я рада, что мы сестры, – от всего сердца сказала она. – Могу сказать, что это самый лучший рождественский подарок, который я могла бы получить.

– Прежде чем мы спустимся вниз, – сказала Мэгги, – я хотела бы кое-что дать тебе. – Она побежала к двери, потом остановилась и обернулась, чтобы улыбнуться. – Никуда не уходи.

В мгновенье ока Мэгги вернулась, принеся маленькую книгу в матерчатом переплете. Отдавая ее Джонси, она сказала:

– Я нашла ее в шкатулке. Она о тебе. Джонси молча смотрела на книжку, которая, по всей видимости, была дневником.

– Я не знаю, – начала она, но в глубине души знала, и боль была еще слишком острой.

– Ты должна прочесть.

Мэгги положила книгу Джонси на колени и, легко коснувшись ее плеча, вышла из комнаты.

Джонси провела рукой по потускневшей пурпурной обложке. Внутри этой книжки быда необходимые ей ответы на вопросы, возможно, даже объяснения, каким образом женщина становится на подобный путь.

В ней поднялось новое чувство ожидания, когда она перевернула первую хрупкую страничку и начала читать о повседневных событиях жизни сестер-близнецов, вплоть до замужества Мейбл, которая в семнадцать лет вышла за Джона Тейлора. Но она пропустила эти страницы, чтобы снова не возвращаться к своим сожалениям. Потом она дошла до страницы, помеченной годом ее рождения, и ее рука замерла над дневником, а сердце подскочило, потому что она поняла, что наконец-то узнает правду.

Она начала читать строки, написанные все тем же затейливым почерком:

“Жизнь прекрасна! Я никогда не чувствовала себя так чудесно, воздух никогда не благоухал такой сладостью, и я просто не могу не улыбаться. Мама говорит, что мне надо тверже стоять на земле, стараться походить на Мейбл – и найти себе такого же хорошего молодого человека. Но, по-моему, Мейбл следовало немного больше повеселиться до замужества. Джон Тейлор достойный молодой человек, но он ни в какое сравнение не идет с тем джентльменом, за которого я собираюсь выйти замуж. Вот так, Дневник, это секрет, и ни одна живая душа не должна о нем знать, но я верю, что мы поженимся очень скоро. Я знаю, что мама меня не одобрит из-за нашей с ним разницы в возрасте, Мейбл тоже. Но они поймут, как только увидят, как мы счастливы. Это будет чудесно! И нас больше не будут разделять время и расстояние, как сейчас, когда он где-то на реке или в Мемфисе. Я буду путешествовать с ним как его жена. У меня столько планов! И когда я снова увижу его, мы осуществим их вместе”.

Потом шли несколько чистых страниц, и Джонси подумала, что дневник закончился. Но на пятой странице записи продолжились.

“Она так красива! И она моя, только моя. Я не думала, что все так получится, но что делать. Я постараюсь позабыть отчаяние и чувство одиночества, которые я испытала, когда он сказал мне, что у него уже есть семья.

И он не придумал для меня ничего лучше, чем привести в дом, где женщины знают, что делать в подобных случаях. Здесь я сейчас и здесь провела последние полгода. Я не захотела терять ребенка, и благодаря доброте женщины, которая содержит этот дом, смогла жить здесь, ничего не платя. Я не знаю, как долго смогу рассчитывать на ее доброту, но знаю, что домой я не вернусь никогда”.

Джонси отложила дневник в сторону. Она родилась в публичном доме. Какая ирония заключена в том, что ее жизнь совершила полный оборот. Она подумала о том, как много женщин, таких, как Джинни, Мэгги и ее мать, попали в публичные дома из страха или от отчаяния. И вправе ли она винить их?

Она просмотрела оставшиеся пустые страницы, но больше не обнаружила никаких записей. Она могла только предполагать, как все случилось. Очевидно, мать отдала ее до того, как покинула Сент-Луис. Как долго она оставалась там, прежде чем уехать на запад? Узнать она не могла, да и нужно ли это было теперь?

Джонси закрыла книжку и задумалась о том, что чувствовала ее мать, тогда молодая женщина, одинокая и, несомненно, напуганная, когда делала выбор для себя и своего ребенка.

Вспомнив письма на чердаке, которые написала Мейбл, она осознала, как трудно ей было разорвать узы материнства. И пообещав себе прочесть оставшиеся письма, она позволила состраданию и пониманию начать свою работу в ее сердце. Может быть, прощение окажется не таким уж трудным делом.

Как невозможно было принять Спайси и ее жизнь, так же невозможно было не видеть добро и любовь в Джинни и Мэгги, несмотря на то, что они тоже жили в этом доме, когда он был публичным домом. И, может, причиной этому сердце той женщины?

Она вспомнила, что письма Мейбл начинались словами “дорогая сестра”, и все они были написаны с любовью и заботой и не несли в себе обвинения.