Анастасия Туманова - Княжна-цыганка Страница 76

Стук в дверь раздался поздним вечером, когда в Большом доме почти все уже спали. Нина с Танькой сидели за столом, перебирая полусгнивший горох, из которого предстояло наутро варить кашу. Услышав шаги на крыльце и короткие, уверенные удары в дверь, обе цыганки, не сговариваясь, встали.

– Все, гаджэ уплотнять нас идут, – уверенно сказала Танька.

– Глупости… – Нина напряженно вглядывалась в темноту за окном. – Приходили ведь уже после Спаса, забыла?

Несмотря на серьезность момента, Танька хихикнула. В конце августа в Большой дом и в самом деле явилось несколько серьезных товарищей из жилищной комиссии. К счастью, в цыганском доме обитало двенадцать взрослых и шестнадцать детей, которые подняли такой вой и писк, что не выдержала даже жилкомиссия. Было очевидно, что уплотнять цыган некуда, а после того, как к комиссии вылезла гостившая в доме босая и ободранная таборная родня, дружно заголосившая, что голоднее их во всей Москве не сыщется, товарищи даже пообещали выписать «неимущей бедноте» ордер на дрова. Дров, впрочем, все равно не дали, но цыгане радовались и тому, что Большой дом оставили в покое.

– Но кому же еще? – Нина, стоя у двери, прислушивалась. – Танька, да там, кажется, автомобиль пыхтит…

– Откройте, товарищи цыгане! – послышался громкий голос.

– Танька… дэвла… это чекисты, кажется!

– Дэвлалэ… Ой, дэвлалэ… Твой, что ли? – Побледневшая Танька попятилась к стене. – А что ж так поздно? Раньше как человек приезжал… Нинка, что делать-то? А если не Чека? Вдруг бандиты? Ой, подожди, хоть мужики наши спустятся…

По лестницам уже слышались шаги, раздавались сонные, испуганные голоса. Первым скатился вниз, на ходу набрасывая шинель, Мишка Скворечико. Нина молча указала на дверь, и он, прихватив на всякий случай длинное полено от печи, открыл ее. В сени сразу ворвался порыв холодного ветра, чудом не загасив огарок свечи в руке Нины. Она загородила слабый огонек ладонью, огромная тень метнулась по стене. В дверной проем решительно шагнули двое в кожаных куртках.

– Товарищ Баулова Антонина Яковлевна? – спросил один из них.

– Это я, – словно со стороны услышала Нина собственный голос.

– Собирайтесь.

«Все… – сказал кто-то спокойный и равнодушный в голове Нины. – Все…»

Короткая испуганная пауза – и словно взрыв раздался: разом вскричали цыгане:

– Товарищи, товарищи, да как же? Да за что же заарестовывать?! Это ведь Нина Молдаванская, артистка, ее сам товарищ Луначарский…

– Товарищи, вы вот не знаете, может быть, а к ней ваши комиссары ездили, уж сколько тут сидели, сколько слушали, а благодарили как! Вся ваша Чека ее слушала, за что же, у нее ведь дети! Чаялэ, дэньти годлы, сыгэдыр![57]

– А-а-а-а, мама, куда ты от нас, дяденьки, пустите маму, мы без нее умре-е-ем, мы ма-а-а-аленькие! Светка, дылыны, ров зоралэс[58], и-и-и-и!

– Товарищи, тут какая-то ошибка… Антонину Яковлевну не за что арестовывать, следователь товарищ Наганов лично сказал нам, что она ни в чем не обвиняется!

Последняя фраза принадлежала Мишке, который старался говорить как можно авторитетнее, но у него дрожал голос. Красноармейцы сначала старались держаться строго, но после того, как Нинины девчонки рухнули на колени и закатились в истерике, хватаясь руками за шинели пришедших, те разом растеряли всю революционную суровость.

– Да вы с ума, што ль, посходили, скаженные?! Орут как бешеные, ухи все от вас звенят! Уймите дитев, ишь чего вздумали! Кто ей чего сделает, артистке вашей?! Наше дело служивое, велено доставить! И все! Хватит верещать, не то ривольверт, ей-богу, выну!

– На чеинэ[59], чаялэ, – снова словно со стороны услышала Нина собственный голос. – Ромалэ, авэла…[60] Миша…

– Что, пхэнори? – отозвался побледневший Скворечико.

– Ради бога, дети… Девочки мои… У них теперь никого нет…

– Не беспокойся даже… Нинка! – Мишка заглянул ей в лицо. – Нинка, но за что? Твой чекист ведь сам сказал, что… что тебя не подозревают даже…

– Не знаю. Право слово, не знаю.

Нина сняла с вешалки пальто, и Мишка машинально подержал ей его, помогая надеть. Перепуганная Танька сунула платок. Заплаканные девочки обхватили мать намертво, прижимаясь к ней с двух сторон, как испуганные зверьки, и Нина из последних сил старалась говорить ровно и спокойно:

– Ну-ну… глупенькие какие. Устроили вой вселенский, а зачем? Я скоро вернусь, слушайтесь тетю Таню. Ложитесь спать, я совсем скоро. Идемте, товарищи, я к вашим услугам.

Один из солдат вышел в сени. Другой, посмотрев в спокойное, холодное лицо Нины с заметным восхищением, неловко открыл для нее дверь, сам шагнул следом. Простучали по двору сапоги, коротко чавкнула грязь у калитки, хлопнула дверца автомобиля, взвизгнули шины. Тишина. Цыгане растерянно смотрели друг на друга.

– Да что ж это такое… – прошептала Танька, обнимая за плечи плачущих девочек. – Мишка… Да ведь делать что-то нужно! Ни за что же ее взяли! Надо завтра вам с отцом к Наганову пойти, ты слов умных много знаешь, этот чекист тебя послушает! Скажете, что Нинка невинная… Да черти б его взяли, зря, что ль, он сюда к ней столько ездил?! Как царя-императора принимали, голоса все сорвали, а он!.. Неужто не поможет?

– Ты потише про царя-то голоси, – посоветовал Мишка, глядя черными злыми глазами через плечо Таньки в темное окно. Его пальцы отбивали на подоконнике бешеную дробь. – Завтра пойдем. Узнаем. Ничего быть не может. Бог даст, ее отпустят, зачем она им?

Танька говорила правду: после того концерта на Лубянке Наганов начал часто появляться в Большом доме. Первый раз это случилось в июле, теплым вечером, и цыгане чуть не умерли со страха, когда на крошечную Живодерку с Садовой завернули два автомобиля. Они проехали вниз по улице, распугав тощих кур, торжественно, как броненосцы, пересекли знаменитую лужу, выбрались на твердый берег и остановились возле ворот Большого дома. Цыгане со всей Живодерки, повысовывавшись в окна, с изумлением наблюдали, как из автомобилей выскакивают люди в фуражках и кожаных куртках. Нина сразу же узнала Наганова, который посмотрел на Большой дом и, встретившись с ней глазами, без улыбки поклонился. Она испуганно ответила. Чекисты поднялись на крыльцо. Открыл им с трудом сохранявший солидный вид дядя Петя.

– Здравствуйте, товарищи, доброго вечера…

– Здравствуйте, а мы к вам! – весело отозвался один из прибывших – молодой, загорелый, в сбитой на затылок фуражке. – Харчей вот привезли… За вчерашний концерт очень благодарны!

Дядя Петя широко открыл дверь – и чекисты вошли в цыганский дом. Двое из них задержались возле машин, доставая фанерные ящики, которые были быстро занесены внутрь. В ящиках оказалась мука, масло, солонина, сахар, крупа и даже мыло. Цыганки взвыли от радости и, пока дядя Петя и другие мужчины, усадив гостей за стол, завели, как умели, разговор о войне и политике, затеребили Нину.