Шерри Томас - Ночные откровения Страница 77

– Новая Зеландия предоставила женщинам неограниченные избирательные права в девяносто третьем. Южная Австралия сделала то же самое и разрешила женщинам баллотироваться в парламент в девяносто пятом. Насколько мне известно, ни на одну из этих стран небо не обрушилось.

– Ты выздоровел, – прошептал Фредди, по лицу которого струились слезы. – Боже милостивый, Пенни, ты исцелился! – стиснул он брата в объятьях. – О, Пенни, ты не представляешь, как мне тебя не хватало!

По щекам Вира тоже покатились слезы: радости за брата, стыда за себя, сожаления за потерянные годы. Маркиз отстранился.

– Мы должны сообщить новость всем и немедленно, – не замечал Фредерик его страданий. – Плохо, что сезон уже закончился. Боже, на следующий год это повергнет всех в настоящий шок. Но мы можем отправиться в свои клубы и сделать там объявление. Ты ведь не собираешься прямо сейчас уезжать из города? Анжелика гостит у своей кузины в Дербишире, но завтра должна вернуться. Она будет в восторге. Говорю тебе, в восторге! – брат столь поспешно выпаливал слова, что они наскакивали друг на друга. – Я позвоню миссис Чарльз – полагаю, в доме найдется пара бутылок шампанского. Это надо отметить! Это надо отпраздновать, как следует!

Фредерик потянулся к звонку, но Вир перехватил его руку. Однако слова, которые следовало произнести, застряли в горле, словно мокрый цемент. Маркиз готовился столкнуться с яростью, но не с такой всепоглощающей радостью. Дальнейшее признание уничтожит сияющее в глазах брата счастье.

Но выбора нет. Если позволить себе сейчас смалодушничать, между братьями встанет еще одна большая ложь, нагроможденная поверх многих других.

Отняв ладонь от руки Фредди, маркиз сжал кулаки.

– Ты меня неправильно понял. Я не выздоровел, потому что не был болен – не от чего исцеляться. Не было никакого сотрясения. Я носил личину идиота по собственному выбору.

– Как это? – уставился на Вира брат. – Тебя же осматривал врач! Я лично разговаривал с Нидхемом, и тот подтвердил, что ты перенес тяжелейшую травму головы, повлиявшую на разум.

– Спроси меня еще раз о праве женщин голосовать.

С лица Фредди сбежала краска.

– Т-ты… ты поддерживаешь борьбу женщин за избирательные права?

По какой-то причине маркиз не сразу вошел в роль, словно актер, который уже покинул сцену, снял костюм, смыл грим и почти задремал, когда его вдруг попросили повторить представление.

Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и вообразить, как на лицо надевается маска.

– Право голоса для женщин? Да зачем оно им нужно? Все равно каждая проголосует так, как велит муж, и дело закончится теми же идиотами в парламенте! Вот если бы собаки могли голосовать – это другое дело. Они умны, преданны короне и, несомненно, заслуживают того, чтобы больше влиять на управление этой страной.

Брат отвесил челюсть, покрывшись румянцем, который на глазах темнел, наливаясь гневом.

– Выходит, все это время – все эти годы! – ты притворялся?!

– Боюсь, что да, – сглотнул Вир.

Фредерик смотрел на него еще с минуту, а затем замахнулся. Кулак шумно врезался в солнечное сплетение старшего брата, отбросив того на шаг. Не успел маркиз придти в себя, как его настиг следующий удар, затем еще один, и еще, пока Вир не оказался припертым к стене.

Он и не представлял, что Фредди способен к насилию.

– Ах, ты ублюдок! Грязная свинья! Жулик чертов!

Вир также понятия не имел, что младший брат умеет ругаться.

Тот остановился, надсадно дыша.

– Мне очень жаль, – не смея взглянуть Фредди в глаза, маркиз уставился на письменный стол. – Я очень виноват.

– Жаль?! Да из меня слезы лились, как вода из фонтана, стоило вспомнить тебя! Об этом ты подумал? Или тебе наплевать на людей, которые тебя любят?

Слова вонзались в сердце Вира острыми осколками. После несчастного случая он несколько месяцев старался реже видеться с братом, но невозможно было не замечать отчаяние Фредди и робкую надежду в его глазах, разбивающуюся вдребезги при каждой новой встрече.

И вот настал момент расплаты. Теперь младший брат узнал, каков его кумир на самом деле.

– Я никому не позволял называть тебя идиотом, – сердито рычал Фредерик. – Чуть не подрался с Уэссексом из-за этого. Но ты такой и есть. Дьявольщина, ты самый настоящий чертов придурок!

Да. Разрази его гром, это так. Чертов придурок и эгоистичный ублюдок.

– Это было, словно ты умер. Прежнего тебя не стало. Я так горевал, но даже не мог ни с кем поговорить об этом, кроме разве что леди Джейн и Анжелики. Ведь все в один голос твердили: «Благодари судьбу за то, что брат остался жив». И я благодарил, а потом смотрел на незнакомца с твоим голосом и твоим лицом – и так по тебе скучал!

– Прости… – по лицу Вира покатились новые слезы. – Я был одержим мыслями об убийстве матери и виновности отца и просто бесился от того, что ты мне не сказал…

Фредерик стиснул руку брата:

– Откуда ты узнал?

– Случайно услышал, как перед смертью маркиз пытался угрозами заставить священника отпустить ему грех убийства.

Фредди изменился в лице. Отойдя к столику, он щедро плеснул в бокал коньяка и одним глотком осушил половину.

– На мгновение я подумал, что тебе проболталась либо леди Джейн, либо Анжелика.

– Анжелика тоже знала?!

– Я поделился бы только с Анжеликой, не отправься она тем летом с семьей на отдых, – запустил брат пальцы в шевелюру. – Но я не понимаю, какое отношение имеет то, что случилось с мамой, к твоему притворству?

– Я стал тайным агентом британской короны, как когда-то леди Джейн. Надеялся таким способом обрести душевный покой. А дурацкая личина предназначалась для отвода глаз.

– Бог мой! – резко развернулся Фредди. – Значит, ты вовсе не случайно оказался рядом, когда мистер Хадсон пытался вколоть хлорал леди Хейсли?

– Не случайно.

– А мистер Дуглас? Ты и его дело расследовал?

– Да.

Фредди допил оставшийся коньяк.

– Тебе следовало довериться мне. Я был бы нем, как могила. И гордился бы старшим братом!

– Следовало. Но я был в ярости, что ты мне не открылся – что лишил меня возможности покарать отца, – Вира самого тошнило от того, какую незрелость и ограниченность взглядов выдают его претензии. Его откликом на неприглядную правду стали эгоистичная злость и одержимость местью. – Я сердился на тебя не одну неделю, даже не один месяц. А когда наконец-то остыл, казалось, ты уже свыкся с моим новым «я».

Багровая краска гнева почти схлынула с лица Фредди.

– О нет, я так и не смог смириться с этим «не-тобою», – медленно покачал он головой. – Если бы ты только обратился ко мне… Я бы рассказал, что отца не нужно наказывать: он и без того в аду. Слышал бы ты маркиза той ночью – накрылся с головой одеялом и хныкал добрых три часа. Мне даже пришлось сесть, а то устал стоять и слушать.