Лариса Шкатула - Дар юной княжны Страница 8

Эта была больше, но казалась ниже из-за темно-зеленых наглухо задернутых штор. Над кроватью, застеленной зеленым атласным покрывалом, висел прозрачный, тоже зеленый — Янек вспомнил его название — балдахин, поддерживаемый по бокам кровати резными деревянными столбиками. Здесь все было зеленым, даже столик у кровати, на котором мерцал тремя свечами изящный серебряный подсвечник. Столик был накрыт на двоих, но Ян не смог бы за ним сидеть: у него после ванны кружилась голова. Впрочем, не настолько, чтобы безропотно дать Ивану одеть на себя тонкое кружевное белье.

— Что это ты придумал? — возмутился Ян. — Подштанники с кружевами, рубашка — с кружевами… Не одену!

— Ну, во-первых, выдумка это не моя, а панночки. Во-вторых, белье это вовсе не женское.

— Мужики носят кружева? Вот те на!

— Главное, не трусь, — многозначительно подмигнул ему Иван, помогая забраться под одеяло. — Не так страшен черт…

С тем странный камердинер исчез за дверью. Ян остался лежать в этой по-царски богатой постели, недоумевая, зачем он здесь очутился?

Кажется, он задремал и проснулся от скрипа отворившейся двери: вошла пани Юлия. Янек не знал, как называется её одежда, но она была легкой и полупрозрачной, так что сквозь неё угадывалось обнаженное тело. У парня пересохло во рту.

— Это же надо! — воскликнула Юлия, разглядывая Яна. — Вылитый князь Данила, только молодой. Неужели правду болтали, что его сын ушел из дома и женился на простой крестьянке?.. Да, породу не скроешь… Я и под деревенскими тряпками тебя разглядела, а сейчас, в этих кружевах, бледный, без деревенских румянцев… Ты понимаешь, о чем я говорю?

Ян отрицательно покачал головой.

— Ничего, если умный — разберешься. Да и нельзя так быстро: из грязи да в князи. — Она рассмеялась собственной шутке.

— Не слушай меня, похожесть — это ещё не доказательство… Говорят, князь очень одинок, а тут — такой сюрприз.

Юлия присела к Яну на постель и вдруг сунула руку под одеяло. Он вздрогнул.

— Какой ты горячий… У тебя девушка есть? Нет? А была? И не было?

Ян от волнения не мог говорить, только кивал.

— Точно не было? Тогда мне повезло.

Рука Юлии продолжала осторожно гладить его.

— Пан Вальтер утверждает, что ты ещё слаб.

Парню хотелось вскочить, сжать её так, чтобы кости затрещали… Но он почему-то продолжал лежать, а сердце бухало в груди молотом.

— Не буду больше тебя дразнить, а то вон как вспотел, — Юлия нежно вытерла Яну лоб душистым платочком. — Давай-ка лучше я за тобой поухаживаю — ты ведь не ужинал? Беата, конечно, перестаралась, за столом тебе сидеть ещё тяжело.

— Нет, не тяжело, — пробормотал он.

— Все-таки в тебе что-то есть! Ты прав, Янек, настоящий рыцарь не должен проявлять слабость в присутствии дамы. К тому же, в нашем замке царит боевой дух. Говорят, по ночам здесь бродит привидение рыцаря Ольгерда. К сожалению, я его не видела. Ночью я крепко сплю.

Она хихикнула.

— Если, конечно, никто не мешает. Думаю, мы сможем не спать вместе, чтобы наконец увидеть это привидение. Ты согласен? Как это мило. Но на сегодня, пожалуй, хватит. Немного поужинаем и, как говорит доктор Вальтер, шляфен [4].

Голова у Янека кружилась, глаза застилало туманом… Во сне или наяву улыбалась ему эта полуобнаженная красавица? Он покорно пил из её рук легкое с пузырьками вино, что-то ел и смотрел в небесные глаза, в которых временами вспыхивали диковатые искры…

Утром Янека разбудило присутствие в комнате кого-то постороннего. Это оказалась Беата. Она бесшумно и ловко собирала на поднос остатки вчерашнего ужина. Если красоту Юлии можно было сравнить с морозными ледяными узорами, то красота Беаты казалась сродни разноцветному летнему лугу, усеянному полевыми цветами. Ее полные свежие губы слегка шевелились от усердия, пушистые ресницы трепетали, приоткрывая теплые карие глаза. Ян, неожиданно для самого себя, потянулся и схватил её за юбку. Беата испуганно рванулась, но, оглянувшись, рассмеялась.

— Кажется, наш больной совсем уже не больной! Пани Юлия обрадуется…

Но образ Юлии в свете дня, который пробивался и через плотные шторы, несколько поблек. Рядом была другая — живая, теплая, с веселыми ямочками на щеках.

— Беата, — почему-то шепотом позвал он. Девушка подошла поближе, усмехнулась лукаво.

— Я тебе нравлюсь?

— Очень!

— Даже больше, чем пани Юлия?

— Ты — совсем другая… — потупился Ян.

— А ты — хитрый хлопец, выкрутился! И правду не сказал, и не обидел! — Она наклонилась и легонько коснулась губами его губ. Янек затрепетал. Он обнял Беату за шею и крепко прижался к её рту.

— Э, да ты целоваться не умеешь! — удивилась девушка. — Такой невинный хлопчик панночке достался!

— Так научи… — хрипло попросил он, не разжимая объятий.

— Ишь ты какой, да если хозяйка узнает…

Ян не дал ей договорить. Судя по тому, как прерывисто задышала от его поцелуев Беата, учился он быстро. Рука парня скользнула в вырез её платья, а вторая уже расстегивала пуговицы. Такого восхитительного запаха свежести он никогда прежде не ощущал. Интересно, чем моются девушки, чтобы так дурманно пахнуть?

А Беата все повторяла:

— Нет, не надо, пожалуйста…

Но звучало это так неубедительно, что Ян, путаясь в крючках и застежках, продолжал её раздевать. На мгновение сквозь возбуждение парню показалось, что приоткрылась и тут же закрылась дверь, но волна желания захлестнула его, и все посторонние звуки и краски померкли…

Потом Беата торопливо одевалась, испуганно прислушиваясь и поглядывая на дверь.

— Матка-бозка, — шептала она, — ох, чует сердце недоброе! Нетерпеливый ты, Янек, и меня в грех вовлек!

Она наскоро поцеловала его и исчезла. Ян не обратил внимания на её испуг, он был весь поглощен случившимся и только счастливо улыбался, снова и снова вызывая в памяти захватывающие минуты. С ним случилось то, чем всегда пугал его священник, но грех оказался так сладок, что хлопец не чувствовал никакого раскаяния. Горячие поцелуи Беаты, её гибкое послушное тело… как не похоже было случившееся с ним на те похабные россказни, что доводилось ему слышать от хуторских парней!

Так он лежал в блаженной истоме, как вдруг в голове его будто полыхнуло, и началось ЭТО.

Вначале возникло лицо Юлии, но не то гордое и холодное, не нежное и заботливое, что он видел вчера, а страшное, незнакомое, искаженное какой-то сатанинской яростью. Потом он увидел холеную белую руку, равномерно опускающуюся на что-то, потом появилась щека, избиваемая этой рукой, знакомый карий глаз, наполненный слезами и, наконец, кусочки мозаики сложились в единую картину. Пани Юлия хлестала по щекам растрепанную, рыдающую Беату.