Елена Арсеньева - Муза мести (Екатерина Сушкова — Михаил Лермонтов) Страница 8

В эту грустную ночь Екатерина истощила все средства, чтобы найти причины его перемены, его раздражительности, — и так и не нашла. Как странно… неведомый NN оказался прав! Лермонтов действовал в точности с его предсказаниями! «Уж не испытание ли это для меня?» — мелькнуло у нее в голове, и сия благодатная мысль несколько успокоила ее.

«Пускай испытывает меня сколько хочет, — сказала Екатерина себе, — я не боюсь. При первом же свидании я расскажу ему, как я страдала, как терзалась, но скоро отгадала его злое намерение испытания, и что ни холодность его, ни даже дерзость его не могли ни на минуту изменить моих чувств к нему».

Как она переродилась, эта гордячка Екатерина Сушкова, эта неотразимая miss Black eyes! Куда девались ее самоуверенность, ее насмешливость! Она готова была встать перед Лермонтовым на колени, лишь бы он ласково взглянул на нее!

Долго ждала miss Black eyes желанной встречи и дождалась. Но Мишель не глядел на нее, и не было никакой возможности заговорить с ним. Так прошло несколько невыносимых вечеров. Наконец удача улыбнулась Екатерине.

— Ради бога, — взмолилась она, — разрешите мое сомнение, скажите: за что вы сердитесь? Я готова просить у вас прощения, но выносить эту пытку и не знать, за что, — это невыносимо. Ответьте, успокойте меня!

Я ничего не имею против вас, — ответил он скучным голосом, однако глаза его злорадно сверкнули. — Что прошло, того не воротишь, да я ничего уж и не требую. Словом, я вас больше не люблю. Да, кажется, никогда не любил.

Екатерина позже удивлялась, как это она не умерла на месте после его слов.

— Вы жестоки, Михаил Юрьевич… — пробормотала она с трудом. — Вы жестоки!

— Не более, чем вы были жестоки со мной, — промолвил он холодно и ушел, даже не поклонившись.

Екатерина раньше думала, что ее прежняя жизнь была полна страданий. Истинные страдания начались для нее только теперь, потому что она никак не могла понять их причины. Девиз «месть»… Слова: «Вы были жестоки со мной»… Когда была она жестока? В ту пору, когда он был неуклюжим мальчиком, а она ветреной хохотушкой, которая называла его своим пажом? Да неужели можно вообразить себе столь длительную, столь тщательно рассчитанную мстительность?! И как странно, что о начале охлаждения Лермонтова ее предупредило письмо неизвестного доброжелателя…

Неизвестного?

Она прокралась в тетушкин кабинет и отыскала в секретере то злосчастное анонимное письмо. В самом деле, почерк не зря показался ей в первую минуту знакомым. Она уже видела его раньше. Нет, не совсем так наклонно стояли буквы, но…

Тут же, в отдельной пачке лежали все письма подруг Екатерины, ее поклонников, ее родственников, которые тетушка при обыске «изъяла» у провинившейся племянницы. Екатерина поспешно разложила их на столе и принялась сличать буквы. Ее немного раздосадовало, что на почерк Лопухина почерк анонима оказался совершенно не похож. А на чей похож? Кто пишет так же меленько, убористо, с таким же большим расстоянием между словами? Она рылась в бумагах, путала листки и вдруг на одном увидела строки…

У врат обители святойСтоял просящий подаянья…

Но ведь это стихотворение Мишеля — еще давнее, юношеское, написанное в ту пору, когда он был для нее всего лишь забавным мальчишкой! Еще задолго, задолго до поры их любви… И вот он, этот почерк! Теперь Мишель пишет иначе, а тогда… меленький, убористый, большие расстояния между словами…

Зачем злобный NN подделал руку Лермонтова?!

«Никто ничего не подделывал, — ответило наконец-то прозревшее сердце. — Это письмо написал сам Лермонтов. Этот NN — твой Мишель. Это письмо — его месть!»

Истина казалась очевидной, однако Екатерина еще много лет не могла в нее поверить…

Она кое-как смирилась со своим горем, вышла замуж за верного своего поклонника Александра Хвостова. Она была счастлива в семейной жизни и воспитала двух дочерей, а сама все еще надеялась на то, что обманулась тогда, что возлюбленный не мог ее предать и поступить с нею так низко…

Напрасно надеялась.

А впрочем, есть натуры, для которых лучше ослепленье, чем прозренье. На счастье Екатерины Александровны Хвостовой, в девичестве Сушковой, роман Лермонтова «Княгиня Литовская» увидел свет уже после ее кончины, и ей не пришлось вспоминать намек Мишеля про то, что он на деле заготовляет материал для многих сочинений. Екатерина Александровна так и не узнала, что была для Лермонтова не только объектом низкой мстительности, но и этим самым материалом, неким подопытным существом, на котором он просто отработал сюжет задуманного им романа об очередных пакостях «героя нашего Времени» — Григория Александровича Печорина, бывшего во многом alter ego самого Лермонтова…

Итак, «Княгиня Литовская».

« — Там будет mademoiselle Negouroff… какие у нее глаза! прелесть!

— Как уголь, в горниле раскаленный!..

— Однако сознайся, что глаза чудесные!

— Когда хвалят глаза, то это значит, что остальное никуда не годится…

Последний намек на mademoiselle Negouroff… заставил Печорина задуматься; наконец неожиданная мысль прилетела к нему свыше, он придвинул чернильницу, вынул лист почтовой бумаги и стал что-то писать; покуда он писал, самодовольная улыбка часто появлялась на лице его, глаза искрились, — одним словом, ему было очень весело, как человеку, который выдумал что-нибудь необыкновенное. Кончив писать, он положил бумагу в конверт и надписал: «Милостивой гос. Елизавете Николаевне Негуровой в собственные руки»; потом кликнул Федьку и велел ему отнесть на городскую почту — да чтоб никто из людей не видал».

«…Возле пустой ложи сидели Негуровы, отец, мать и дочь; дочка была бы недурна, если б бледность, худоба и старость, почти общий недостаток петербургских девушек, не затмевали блеска двух огромных глаз и не разрушивали гармонию между чертами довольно правильными и остроумным выражением. Она поклонилась Печорину довольно ласково и просияла улыбкой.

«Видно, еще письмо не дошло по адресу!» — подумал он…»

«Лизавета Николавна велела горничной снять с себя чулки и башмаки и расшнуровать корсет, а сама, сев на постель, сбросила небрежно головной убор на туалет, черные ее волосы упали на плеча; но я не продолжаю описания: никому не интересно любоваться поблекшими прелестями, худощавой ножкой, жилистой шеею и сухими плечами, на которых обозначались красные рубцы от узкого платья, всякий, вероятно, на подобные вещи довольно насмотрелся.

…Для Лизаветы Николавны наступил период самый мучительный и опасный сердцу отцветающей женщины… Она была в тех летах, когда волочиться за нею было не совестно, а влюбиться в нее стало трудно…»