Диана Хэгер - Рубин Рафаэля Страница 8

– И где это была моя девочка, большая любительница прогулок? – ворчливо спросил булочник у своей младшей дочери. – Я-то думал, ты поможешь мне с баччо, а ты ушла гулять. Твоя сестра мне не помощница – опять больна!

– Папочка, Легация всегда чем-то больна, – ответила она с улыбкой и стянула теплую пиццелле с деревянного стола.

Франческо шлепнул дочь по руке, будто пытаясь ей помешать, но это был ласковый жест, часть привычной игры, с помощью которой семейство Луги выражало любовь и нежность друг к другу. Пожалуй, эта игра была единственным способом выразить чувства, потому что Франческо Лути любое проявление эмоций почитал признаком слабости. Он все время напоминал дочерям, что мягкосердечие не приведет ни к чему хорошему. Маргарита понимала, что за этими словами кроется боль человека, женившегося по любви и всю жизнь тосковавшего по безвременно ушедшей любимой.

Маргарита снова легонько поцеловала отца в щеку, что всегда развеивало его гнев, и, погладив малыша по головке, прошла в глубь комнаты, одновременно снимая мокрый плащ. Зайдя за муслиновую занавеску, она увидела там сестру Легацию, которая замешивала в огромной глиняной миске тесто для новой порции хлебов.

– Говорила я ему, что ты вернешься, – любовно проворчала Летиция, не отрывая глаз от миски, – а он все равно волновался.

Летиция Перацци не волновалась из-за того, что сестра ходила куда-то вместе с ее сыном. Маттео был четвертым ребенком, родившимся у нее за очень короткий промежуток времени, и она радовалась каждой минутке, свободной от бесконечной заботы и кормления хныкающего малыша. Утро было чудесным, ее трехлетний Лука спал рядом с ней в дубовой колыбельке, а двое старших, Пьетро и Джакопо, ушли помогать своему отцу Донато на конюшнях Киджи.

Уборку конюшен и втирание масла в нарядные седла не назовешь чистой или почетной работой, как часто говаривал муж Легации, но тем не менее это позволяет заработать на сытный кусок хлеба. К тому же для него это была единственная возможность приблизиться к настоящему богатству и роскоши, хоть и чужому. Донато зарабатывал на пропитание и помогал Франческо содержать дом и пекарню. По его разумению, этого было вполне достаточно.

– Слушай, Маргарита, так ты можешь мне объяснить, почему опять где-то шаталась, вместо того чтобы разжигать печь для полуденных хлебов? Только не надо повторять того, что ты говорила в прошлый раз!

Маргарита провела пальцем по грубо выструганному столу, оставляя след на тонком слое муки.

– А ты поверишь, если я скажу тебе, что сегодня я повстречалась с самим Рафаэлем и он захотел писать с меня картину?

– Так-то ты уважаешь отца, который дает тебе одежду, чтобы прикрыть наготу, и пищу, чтобы утолить твой голод? И делает все это, несмотря на то что в твои годы ты уже давно должна быть замужем? – встрял в разговор отец.

Летиция засмеялась и опустила муслиновый лиф платья, обнажив розовый сосок на тяжелой груди. К нему тут же жадно прильнули губки маленького ангела, которого она держала у груди.

– Брось, папа. Неужели ты не видишь, что она пытается вызвать хотя бы тень улыбки на твоем лице? У вас обоих настали не слишком радостные времена.

– Ты мне можешь объяснить, в чем вообще радость жизни? А, Летиция? Если меня кто-нибудь спросит, что я об этом думаю, то я скажу, что это все сказки, которые дорого обходятся тому, кто в них верит.

Он переводил взгляд с одной взрослой дочери на другую, и тишину в доме нарушало только звонкое чмокание младенца. Обе дочери были похожи на своего отца и на умершую мать. Только черты лица Маргариты были тоньше, однако цветом волос и кожи она пошла в Луги. Кожа Летиции тоже была гладкой, но светлее, чем у младшей сестры, свои угольно-черные косы она обертывала вокруг головы венцом. На ней было бежевое платье из сурового полотна, белый передник и туфли из грубой кожи, какие носят жены пекарей. Маргарита донашивала одежду покойной матери. Потоньше и поизящнее, напоминание о мечтах прежней хозяйки, воплощенных в ткань и кружева. Эти вещи ей были впору. Иногда поздними вечерами, выпив лишнего, Франческо плакал, потому что младшая дочь мучила его сходством с матерью, невольно воскрешая в сердце Маргарита понимала, что за этими словами кроется боль человека, женившегося по любви и всю жизнь тосковавшего по безвременно ушедшей любимой.

Маргарита снова легонько поцеловала отца в щеку, что всегда развеивало его гнев, и, погладив малыша по головке, прошла в глубь комнаты, одновременно снимая мокрый плащ. Зайдя за муслиновую занавеску, она увидела там сестру Легацию, которая замешивала в огромной глиняной миске тесто для новой порции хлебов.

– Говорила я ему, что ты вернешься, – любовно проворчала Летиция, не отрывая глаз от миски, – а он все равно волновался.

Летиция Перацци не волновалась из-за того, что сестра ходила куда-то вместе с ее сыном. Маттео был четвертым ребенком, родившимся у нее за очень короткий промежуток времени, и она радовалась каждой минутке, свободной от бесконечной заботы и кормления хныкающего малыша. Утро было чудесным, ее трехлетний Лука спал рядом с ней в дубовой колыбельке, а двое старших, Пьетро и Джакопо, ушли помогать своему отцу Донато на конюшнях Киджи.

Уборку конюшен и втирание масла в нарядные седла не назовешь чистой или почетной работой, как часто говаривал муж Легации, но тем не менее это позволяет заработать на сытный кусок хлеба. К тому же для него это была единственная возможность приблизиться к настоящему богатству и роскоши, хоть и чужому. Донато зарабатывал на пропитание и помогал Франческо содержать дом и пекарню. По его разумению, этого было вполне достаточно.

– Слушай, Маргарита, так ты можешь мне объяснить, почему опять где-то шаталась, вместо того чтобы разжигать печь для полуденных хлебов? Только не надо повторять того, что ты говорила в прошлый раз!

Маргарита провела пальцем по грубо выструганному столу, оставляя след на тонком слое муки.

– А ты поверишь, если я скажу тебе, что сегодня я повстречалась с самим Рафаэлем и он захотел писать с меня картину?

– Так-то ты уважаешь отца, который дает тебе одежду, чтобы прикрыть наготу, и пищу, чтобы утолить твой голод? И делает все это, несмотря на то что в твои годы ты уже давно должна быть замужем? – встрял в разговор отец.

Летиция засмеялась и опустила муслиновый лиф платья, обнажив розовый сосок на тяжелой груди. К нему тут же жадно прильнули губки маленького ангела, которого она держала у груди.

– Брось, папа. Неужели ты не видишь, что она пытается вызвать хотя бы тень улыбки на твоем лице? У вас обоих настали не слишком радостные времена.

– Ты мне можешь объяснить, в чем вообще радость жизни? А, Летиция? Если меня кто-нибудь спросит, что я об этом думаю, то я скажу, что это все сказки, которые дорого обходятся тому, кто в них верит.