Морис Ростан - Любовь Казановы Страница 8

На страницах его танцующих воспоминаний мы не встречаем ни одной мадам Мишлен, которая бы нашептывала нам свою парижскую элегию, но даже если бы сна и нашлась там, если бы Лючия или Нанетта действительно страдали из-за него, он не имел бы времени заметить это. Всегда наготове почтальон, увозящий его на следующую станцию… И раненные им, может быть, умирают вдали от его взглядов.

Более беззаботный, чем французский соблазнитель, он не мог бы остановиться надолго на том страдании, которое вызвано им! Когда Ришелье встречается с г. Мишленом, в глубоком трауре возвращающимся с похорон женщины, умершей из-за него, он отмечает это четырьмя строками в своем дневнике, в этих четырех строках больше сознательной жестокости, чем во всей легкомысленной жизни кавалера Казановы.

Если бы мадам Мишлен умерла из-за него, Казанова как-нибудь да устроился бы так, чтобы не знать этого и не встречаться с мужем. И на всех его приключениях, которые могли бы быть трагическими, веет как извинение розовой лоскуток фантазии. Бесконечная и иногда по-своему величественная фреска, написанная Лонги, а никак не Ватто!

Венеция в 1753 году: вот город, вот эпоха, когда хотелось бы жить! Вот самый подходящий фон для этой страстной, подвижной фигуры. Эпоха, когда танцовщица Фрискарини танцует, даже не останавливаясь для того, чтобы поднять рассыпавшиеся жемчужины своего ожерелья… Сколько фантазии разлито в воздухе! Каждая маска — это новое лицо, которое себе прибавляют.

Так и кажется, что на этом огромном балу, в котором принимает участие весь город, у кавалера де Сейнгальт наряду с коллекцией масок есть еще и коллекция сердец! Этот необыкновенный город, созданный для сумерек и для карнавала, где маскированный бал как будто бы никогда не превращается, все позволяет и все извиняет.

Любовь в нем имеет право меняться с необыкновенной быстротой, и повязка маленького божка там сохраняет некоторое сходство с черной повязкой Арлекина.

Когда молоденькую К., за которой он ухаживает, отец запирает в монастырь в Мурано, нас ничто не должно удивлять: ни то, что юная затворница находит средство переписываться со своим поклонником через посредство монастырской прислужницы Лауры, ни то, что Казанова, сгорая желанием увидеть предмет своей страсти, посещает монастырь, по случаю чьего-то пострига, и часто бывает в церкви, где, невидимые, присутствуют монахини. Ни даже то, что, появившийся в монастыре ради одной, он возвращается туда ради другой!

В день всех святых, в 1753 году, в ту минуту, когда Казанова после обедни собирался сесть в гондолу, чтобы возвратиться в Венецию, он заметил у римского моста женщину, которая, пройдя мимо него, взглянула на него и выронила письмо.

Казанова поднял его. Письмо было без адреса, но, несомненно, адресовано ему, печать изображала затяжную петлю. Он поторопился войти в гондолу и, как только отъехали, прочел письмо.

Письмо это было от одной из монахинь Муранского монастыря, которая в продолжение двух с половиной месяцев видала его ежедневно в монастырской церкви и желала познакомиться с ним.

Она предлагала ему для этого три способа: первый — это явиться в монастырскую приемную с одной незнакомой ему дамой, которая таким образом не сможет представить его ей, или указать ей какое-нибудь укромное место в Мурано, где он найдет ее одну вечером в любой назначенный им день, или же, наконец, если это ему приятнее — ужин в Венеции.

Она просила его пригласить ее туда, назначив вечер, час и место, куда ей приехать. «Будьте на берегу, в маске и с фонарем в руках и я выйду к вам из гондолы».

Он выбрал первый способ и предупредил ее об том утром в назначенный день через посланную. Это было воскресенье, он не преминул отстоять обедню, одетый и причесанный очень элегантно и в воображении уже неверный той, кого он называл своей дорогой К. После обедни он надевает маску и в указанное время является к графине, ожидавшей его, чтобы отвезти к монахине из Мурано.

В гондоле с двойными веслами они говорят только о погоде, о том, как хорош день, раскинувший над Венецией свой лазурный зонтик, и доезжают до монастыря, не обменявшись ни единым словом о той, к кому они едут.

Подойдя к решетке, графиня вызывает М.М. Это имя удивляет, так как та, кто носит его, знаменитость в Венеции. Потом их впускают в маленькую приемную, где через несколько минут появляется монахиня и, приблизившись к решетке, нажимает кнопку, причем открывается четырехугольное отверстие, позволяющее двум подругам поцеловаться на свободе.

Когда в отверстии решетки, как в рамке, показалось лицо монахини из Мурано, оно словно выглянуло в прорыв огромной кружевной маски. После Беллино, Казанова в первый раз встречал подобную красоту в человеческом лице, как будто бы капризная красота забавлялась тем, что то пряталась в монастырских стенах, то появлялась на лице мужчины.

Две подруги беседовали, но монахиня даже мельком не взглянула на Казанову.

Вдруг они понизили голоса и из деликатности ему пришлось отойти в сторону. Беседа длилась около четверти часа, в продолжение которых Казанова делал вид, что внимательно рассматривает какую-то картину. Потом они опять расцеловались, как в начале разговора, и монахиня исчезла, не кинув и взгляда на Казанову и заперев подвижную решетку.

Возвращаясь в Венецию, графиня, которой вероятно надоело молчание Казановы, сказала ему с улыбкой:

— М.М. красива, и очень умна.

— Первое я видел, второму я верю, — ответил Казанова. — В самом деле, она не сказала мне ни слова, делая вид, что не замечает моего присутствия для того, чтобы отомстить мне, что я не захотел быть ей представленным.

Молчание прекрасной монахини только разожгло увлечение Казановы. Однако, ему трудно было объяснить себе ее смелость, и он не постигал, каким образом она могла пользоваться такой свободой, как она утверждала. Домик в Мурано, ужин в Венеции вдвоем с молодым человеком? Все это смущало его, и он мысленно решил, что у нее должно быть есть покровитель, который удовлетворяет все ее прихоти, желая сделать ее счастливой.

Он надевает маску и отправляется в Мурано в послеобеденный час. В монастыре он звонит и спрашивает М.М. от имени графини де С. Маленький салон заперт. Привратница указывает ему другой, куда он входит, снимает маску и усаживается ожидать свою богиню. Ждет он с нетерпением, и тем не менее в ожидании этом для него есть и приятность — так как он боится минуты встречи.

Час проходит довольно быстро… Но затем время ожидания начинает ему казаться уж слишком долгим и, думая, что сестра-привратница не поняла его, он опять звонит и спрашивает, сказали ли М.М. о его приходе.