Вирджиния Нильсэн - Колдовские чары Страница 8

Миновав хижины рабов, они, повернув направо, проехали мимо сарая с соломенной крышей, где измельчали стебли тростника. Там они увидели громадный плоский камень и длинный деревянный шест.

— Когда мы начинаем перемалывать тростник, — объяснила Анжела Филиппу, — этот шест привязывается к ярму мула, и он совершает круг за кругом, вращая камень.

— Я видел подобные мельницы в Вест-Индии, — тихо произнес Филипп.

— Этот камень был доставлен морем из Санто-Доминго, — сообщила она.

— Грубо сработан, но, вероятно, весьма эффективен, — сказал он нехотя, не желая, вероятно, больше обсуждать эту тему.

Она сжала губы.

За сараем она показала ему котлы, в которых варился тростник, покуда он не превращался в густую сахаристую массу.

— Я выращиваю тростника чуть больше того, чем могу переработать, — объяснила Анжела. — У меня есть несколько небольших экспериментальных полей, на которых я пытаюсь вырастить такой сорт, который будет хорошо выкристаллизовываться в этом климате.

— Месье Боре, как и вы, пытается заставить выкристаллизовываться луизианский сахарный тростник, но без особых успехов, — заметил маркиз.

Анжела вспыхнула.

— Разве можно сравнивать мои результаты с попытками месье Боре экспериментировать, — сухо ответила она.

Но она все же заметила, что, несмотря на показной скептицизм Филиппа, на самом деле все это его заинтересовало. В его проворных глазах сквозило понимание, а по выражению его лица она поняла, что он выказывал ко всему далеко не случайный интерес. Постепенно Анжела овладела собой. Она уверенно держалась в седле, — хозяйка всего того, что представало перед их глазами. Здесь она себя чувствовала явно в своей тарелке. Такую жизнь она сама выбрала для себя, — следовать примеру отца, отказаться от обычной роли луизианской женщины как хозяйки в доме мужа и матери кучи детишек, хотя, конечно, она плохо представляла себе, сколько для этого требовалось принести в жертву.

Описывая методы управления плантациями, размах производимых экспериментов, она отчаянно увлекалась этой темой; ее обычный низкий голос начинал звенеть от охватившего ее воодушевления. Щеки ее краснели. За тростником простирались плантации индигофера.

— Это застарелое поле, — сказала Анжела, указав ему на него рукой. — Мы просто замучены борьбой с жучками-паразитами.

За полем индиго темная, прерывистая полоса зарослей указывала на границу болот, раскинувшихся возле Нового Орлеана. Деревья там настолько сплелись с вьющимися растениями, что солнце не проникало сюда и царил гнетущий полумрак. Но, подъехав поближе, они увидели, что время от времени на поверхности темных стоячих вод появлялись блики яркого света. Заслышав цокот копыт их лошадей, в небо взлетали крупные птицы. Захлопав своими могучими крыльями, они тут же исчезали во мгле. При их приближении черепахи и аллигаторы мгновенно ныряли вглубь, словно бы растворяясь в мутной воде.

Терпкий и тяжелый болотный воздух проникал в легкие, — этот "аромат" составляли прелые листья, острый запах сырости и противная вонь от разлагающихся моллюсков. На краю болота пятнадцать или двадцать обнаженных по пояс рабов, стоя в черной жиже, лениво рыли канаву. По их телам струились капли пота, а на солнце кожа блестела, словно смазанная жиром слоновая кость.

— Боже, ну и работенка! — процедил сквозь зубы Филипп. — Что они делают?

— Ирригационный канал для осушения болота.

Под медленный ритм песнопения они бросали жидкую грязь на обе стороны канавы, которая тут же заполнялась водой. Грязь медленно высыхала на солнце, превращаясь в полоски довольно твердой почвы вдоль берегов нового канала. Вдоль этой дамбы прогуливался надсмотрщик, здоровенный мулат-полукровка с коротко постриженной бородкой. Заметив их, он направился навстречу кавалькаде.

— Через год или два, — продолжала объяснять Филиппу Анжела, — когда деревья высохнут, мы начнем заготовку древесины. После чего корни и пни будут сожжены, и я смогу занять это место тростником.

— Значит, вы уверены, что ваши эксперименты увенчаются успехом? — прокомментировал он ее слова, как ей показалось, с явным, доставляющим ему удовольствие снисхождением.

— Дело времени, месье. Скоро мы начнем собирать в поле пригодный для обработки сахарный тростник, из которого будем получать сахар, не уступающий по качеству импортируемому из Санто-Доминго.

— Анжела, какая ты умница! — восхищенно воскликнула Клотильда, которая все это время прислушивалась к их беседе.

— Вы, мадемуазель, весьма далеко заглядываете в будущее. На это может уйти вся жизнь.

— Вся моя жизнь — это поместье "Колдовство", — безыскусно ответила Анжела.

Филипп, бросив на нее многозначительный взгляд, прошептал:

— Так уж и вся? Тон его слов, его взгляд на нее больно ударили по ее нервам, как иногда грубо ударяют пальцами по струнам гитары. У нее не было никакого сомнения в том, что он имел в виду!

Резко повернувшись к надсмотрщику, она несколько минут командным тоном поговорила с ним о ходе дренажных работ, после чего они отправились в обратный путь. Солнце стояло уже высоко, и их лоснившиеся от пота лошади не торопились. Как ей досаждало присутствие этого человека, гордо восседавшего на жеребце дядюшки Этьена; как же ей была ненавистна его якобы пристойная, но чисто физиологическая манера действовать ей на нервы, его постоянный вызов во взгляде. Неужели Клотильда не замечала этой немой борьбы? Нет, ее милая кузина не должна выходить замуж за этого человека, подумала она. Он наверняка разобьет сердце любимой женщины, имеющей глупость подарить ему свою любовь.

В "Колдовстве" Клотильда поднялась в комнату Анжелы, чтобы губкой смыть пот и пыль с лица. На сей раз Анжела последовала за ней. Мими ожидала их в комнате, цвета которой — в основном холодновато-синий и зеленый — создавали иллюзию прохлады. Ставни на французских окнах, выходящих на верхнюю галерею, были закрыты, а ее белоснежная кровать под противомоскитной сеткой, казалось, потемнела. Мими налила воды из высокого фарфорового кувшина в белый фаянсовый гофрированный таз.

Клотильда, поблагодарив ее солнечной улыбкой, повернулась к Анжеле.

— Филипп был всем просто очарован, — сказала она. — На него произвели большое впечатление твои замечательные знания и великолепные способности.

— На самом деле? — сухо спросила Анжела.

Ее кузина опустила руки в холодную воду.

— Мужчины никогда не поверят, что такое способна сделать женщина. — Она поднесла мокрые руки к лицу. — На самом деле, Анжела, — сказала она серьезно, глядя на нее через мокрые ресницы, — он такой понятливый. Это человек, который понимает все, что думает или чувствует женщина в тот или иной момент, даже если она ему об этом ничего не говорит. Иногда его проницательность становится просто какой-то сверхъестественной!