Ольга Горовая - Любовь как закладная жизни Страница 8

- Это что за хрень? Ты мне тут болото решила устроить? - Раздраженный, полный издевки, голос Вячеслава Генриховича заставил Агнию резко вскинуть голову. - Быстро вытрись. Я что говорил - шуруй отсюда, никто не держит. А сопли распускать мне здесь нечего.

Мужчина возвышался над ней, скрестив руки на груди.

- П-п-простите, Вячеслав Генрихович. - Попыталась поглубже вдохнуть Агния. - Я ... нет. Не болото. Я ... просто... Бусину. Сейчас. Я найду. Просто нигде нет. А это с маминого платья...

- Е-п-т. - Боруцкий посмотрел на нее, как на идиотку. - Бусинку. - Передернул он ее с иронией. - Ясли, е-мое. Бусину она потеряла. Найти не может.

Вячеслав Генрихович фыркнул и, покачав головой, развернулся и ушел вглубь коридора.

Агния медленно поднялась, чувствуя себя еще хуже, чем до этого, и принялась вытирать слезы ладонями, не замечая, что испачкала те пылью, во время своих поисков под сценой.

Глубоко вдохнула и решила идти домой. Но уже на полпути к подсобке, где лежали ее вещи, опять натолкнулась на Вячеслава Генриховича.

- Дура ты, девка. Как и все бабы. - С насмешкой заметил он, и протянул ей руку. - На, держи свою бусинку. И больше не теряй. - Он разжал кулак.

На ладони Боруцкого действительно лежала та самая бусина. Агния, не поверив глазам, быстро схватила ту и крепко сжала в пальцах.

- Спасибо, Вячеслав Генрихович! Спасибо! Даже не представляю, где вы нашли ее! Я все обыскала! - Она уставилась на него восхищенным и благодарным взглядом.

Он фыркнул и покачал головой.

- Говорю же, дура, дурой. Не там ты искала. А теперь, давай, вали отсюда. Свое отработала, если верить Семену. - Боруцкий как-то устало потер лицо рукой.

И Агния только сейчас заметила, что тыльные стороны его рук, на костяшках, красные и немного припухшие. Будто бы Вячеслав Генрихович обо что-то ударился теми.

- Давай, давай, - подтолкнул он ее, разглядывающую его нескладные руки, к выходу. - Шуруй, Бусина. И завтра не опаздывай, коли не передумаешь.

Почти вытолкнув ее из коридора, Боруцкий отвернулся и пошел в сторону кухни.

- Только бусин и не хватало мне для полного кайфу. - Сокрушался он на ходу, покачивая головой.

Агния благоразумно решила последовать совету, и пошла за вещами.

Глава 2

Наше время

Он стоял в самом темном углу. Хотя, возможно, это Вячеславу так только казалось. Одно он знал точно - Агния его не сможет здесь увидеть ни при каких обстоятельствах. Нет, он не прятался от жены. Но она не знала о том, что он жив. Об этом говорили все, кого Боров только смог заполучить в свои руки, и он не сомневался, что они говорили правду. Сложно лгать, когда он "убеждает". И концерт не казался Вячеславу лучшим местом, чтобы объявить ей о своем "воскрешении".

Эта мразь, Шамалко, старательно скрыл от Агнии то, что его попытка убить Вячеслава не увенчалась в итоге успехом, и, судя по всему, продолжал наслаждаться мучениями женщины.

Боруцкий люто ненавидел Шамалко за это.

Не больше, чем себя, впрочем. За то, что так долго собирал силы, чтобы суметь выступить теперь против него. За то, что был недостаточно ловок, силен и расторопен, чтобы уберечь жену от всего. Господь свидетель, все его мучения и боль не выдерживали никакого сравнения с тем, что, наверняка, пережила она. И продолжала переживать.

Певица свободно и легко сидела на высоком табурете в центре зала с высоким коническим потолком. Здесь не было сцены, как таковой. Слушатели стояли вокруг, на некотором расстоянии, у стен, и на тупиковых лестницах, поднимающихся вдоль стен до середины высоты помещения. Оркестр расположился по бокам от певицы, не закрывая Агнию, и ее тонкая фигурка, подсвечиваемая лампами сзади, казалась еще более хрупкой и тонкой, чем полчаса назад, у дверей.

В последний раз, когда он видел ее, его Бусинка была на четвертом месяце беременности, и ее фигурка уже начала меняться, округляясь в талии. А он постоянно клал на ее проступающий живот руки, пытаясь уловить биение новой жизни, такой непонятной и оттого - таинственной и волшебной для него. У него должен был родиться сын...

Шамалко отнял у них и это.

Он отплатит.

Возможно, не ему, бандиту, горевать и мстить за отнятую жизнь. Возможно, это его расплата за все те жизни, которые погубил он. Все может быть, и Вячеслав готов был принять этот счет. Но только не Агния. Она не заслуживала такого горя. У нее не имели права убивать ребенка только из-за того, кого эта женщина посмела полюбить.

Вячеслав мучился от того, что они потеряли, но прекрасно отдавал себе отчет, что Агния восприняла это во стократ сильнее. Эта женщина и так потеряла в жизни слишком много. А он готов был мстить любыми методами и за малейшую ее боль.

Ее голос разносился по объемному пространству частного концертного зала, наполняя и окружая каждого. У его жены был великолепный голос, и даже то, то она сейчас плакала, этого не меняло.

Никто не видел и не понимал. Никто, кроме него. Вячеслав знал каждый тембр и каждую тональность ее голоса. То, как тот менялся, когда его Бусинка была весела, или грустила, когда она находилась в задумчивом настроении, или когда плакала...

На шее Агнии тускло поблескивала золотая цепочка, на которой, вместо кулона, висело массивное кольцо, определенно, не ее размера. Золотое. Мужское. То, что он всегда носил вместо обручального.

Вячеслав даже не представлял, что ей довелось вытерпеть, чтобы забрать его кольцо у Виктора. Что она вынесла, когда просто увидела то. На его пальце, который Щур отрезал вместе с мизинцем, чтобы принести доказательство его смерти Шамалко.

И об этом ли она думала, плача сейчас?

Он не мог смотреть на ее слезы. Не мог.

Но смотрел, сжимая искалеченные руки на толстых шипах роз, которые собирался отправить ей после концерта, не замечая, как рвет кожу и пачкает стебли кровью. Все его тело покрыто шрамами, одним больше - одним меньше, это уже не играло роли. Но ее страдания всегда причиняли ему такую боль, которую, кто б мог подумать, Вячеслав Боруцкий вынести практически не мог.

Он вытерпел все, что не раз творила с ним судьба: и пулевые ранения, и драки, и поножовщину, которыми изобиловала его жизнь. И тупой нож, которым ему Щур по живому отрезал пальцы, когда Вячеслав уже сам не знал, на каком свете находился. И челюсти бездомных псов, которые потом рвали его тело на части на свалке, и с которыми он отчаянно боролся за свою жизнь. Но ее страдания и боль рвали его душу, и с этой болью он справляться не умел.

Партию из какой-то оперы, в которых он так и не научился разбираться, несмотря на все ее старания, сменил романс, и Борова будто тряхануло, словно током прошибло по позвоночнику. Он почти вживую увидел совсем другой зал и сцену, на которой стояла белая ширма. И не было за той видно певицу, только тень. И голос, голос, который его парализовал...