Наталья Павлищева - София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице Страница 8

На ней было большое, вздыбленное впереди (словно бы на сносях баба) платье с ворохом ткани поверх юбки, эти складки приходилось рукой придерживать. Но поразили Никишу больше ее туфли и голова.

– Чой-то она длинная такая?

Но оказалось что римлянка не высокая, просто шла на ходулях. Как иначе назвать большущие подставки вместо нормальной обуви?

Пришлось спросить Ивана Фрязина, тот отмахнулся, мол, это котурны, обувь такая. На вопрос зачем снова отмахнулся:

– Чтобы платья и ноги в грязи не запачкать.

– Какой грязи?

Оказалось, стоит пролиться хорошему дождю, и по улицам не пройти, все нечистоты потоком несет. Вот женщины, чтобы не выпачкаться, и носят такую обувь с высоченной подставкой.

Не меньшее удивление вызвало лицо. Девушка была бледная, без кровинки, с отсутствием волос надо лбом до самого темечка. Головка на тонкой шейке покрыта прозрачной вуалью, от макушки волосы свободно по плечам распущены, как в бане, но ни на лице, ни надо лбом ничего нет – ни волос, ни бровей, ни ресниц! И ручки тоненькие, даже синие жилки все на виду.

– Болящая, что ли?

Осторожно огляделся и понял, что не больная, просто принято так, чтобы у всех бровей и ресниц не было, личики, ручки, шейки – все как у курчонка, которого живьем ощипали.

Пока Никиша оглядывался, процессия московитов, сопровождаемая толпой любопытных зевак, добралась до папского дворца.

Торжественный прием у папы Сикста IV начался…

Самому московскому князю Ивану Васильевичу было не до сватовства и незнакомой невесты в далеком Риме. Отправив посольство за будущей женой, он в тот же час забыл об этом деле, навалились другие.

Великий князь давно знал о том, что новгородское боярство во главе с Борецкими договаривается с литовским князем Казимиром, чтобы отложиться от Руси, встать под руку Литвы и принять латинство.

– Пред ордынцами устояли, а тут сами голову в петлю суют! – ярился Иван Васильевич. – Неужто не понимают, что и Казимир, и поляки только пока улыбаются, а потом так в бараний рог согнут, что рука Москвы ласковой покажется. Ганзейский союз их и ныне за щенков неумных держит, а ежели под Казимира встанут, так вовсе прислугой будут.

– Отец, а почему ты Ганзейский союз ругаешь? – вставил слово четырнадцатилетний наследник, тоже Иван, прозванный ради отличия от отца Молодым. – Новгород много с ганзейскими купцами торгует, прибыль знает.

Великий князь московский вздохнул:

– То-то и оно, что прибыль малая, а могла быть большая.

– Торговлю лучше наладить?

– Нет, Ваня. Ганзейские купцы хитры, они Новгород к себе в союз не пускают, а с ним разрешают торговать только купцам немецким. Те и скупают в Новгороде все задешево, а у себя продают втридорога. Ежели бы новгородцы умней были да свои причалы ближе к морю Варяжскому поставили и своих купцов с товарами по всем странам снаряжали, то и выгода вся им была.

– А новгородцы о том не ведают?! – ахнул княжич.

– Ведают, но чтобы такой город у моря с причалами для больших ладей поставить, надо с Москвой объединиться. Никто из соседей его построить не позволит, немедля нападут и сожгут. Но к Москве или вон к Твери за подмогой идти не хочется, вот и живут сами по себе.

– Потому ты их воевать решил?

– Нет, не потому. Пусть бы себе сами сидели, но бояре новгородские решили под Казимира лечь, даже договор подписали. И на унию согласны.

– А чем это для них плохо?

– Потому как не просто самостоятельность потеряют, но и самих себя. Не новгородский люд латинянам нужен, а богатства этой земли, а люди лишь как рабы.

– А ты на латинянке жениться собрался, – неожиданно укорил сын отца.

Иван Васильевич хмыкнул:

– Ишь ты какой!

Трудный разговор на сей раз не состоялся, но великий князь прекрасно понимал, что сын еще спросит, чего ради взял мачеху-чужеземку. И отвечать придется. Противился не один Иван-младший, против и митрополит Геронтий (ох и неуступчивый старик!), предвидевший неприятности от приезда в Москву не просто латинян – послов или купцов, а супруги князя и ее свиты. Небось навезет своих людей, заполонит Москву, нарушит начавшую налаживаться спокойную жизнь. Ничего хорошего от княгини-латинянки (пусть и из рода Палеологов) митрополит не ждал, но великий князь, как обычно, всех выслушал, а поступил по-своему. Это тоже страшно злило Геронтия. К чему советоваться, если поступит так, как давно решил?

Новгород Иван Васильевич воевал успешно, разбив городское войско полностью и жестоко наказав за предательство.

Он все сделал не так, как делали князья до того.

Уже знал, что бояре во главе с Марфой Борецкой заключили уговор с литовским князем Казимиром, обещавшим, что сядет на коня в защиту города от Москвы. Потому следовало поторопиться.

Обычно низовские княжества Новгород, будь то Москва или Тверь, воевали зимой. Когда же еще лезть с войском в приильменские болота? Воеводы Ивана Васильевича повели свои полки летом, когда новгородское ополчение жатвой да покосом занималось или на ладьях с купцами уплыло.

Новгород легко выставлял в помощь своему нанятому с дружиной князю большое ополчение, хорошо обученное и боеспособное. Мало у кого из русских княжеств такая силища была, не уполовиненная к тому же ордынцами. Иван Васильевич это учел и отправил свое войско тремя рукавами. Первые ушли еще в мае вокруг озера Ильмень с востока. Воевода Холмский повел свои полки к Старой Руссе и оттуда вдоль берега озера Посолонь к Шелони, чтобы там объединиться с псковичами. А сам великий князь вышел следом за остальными, чтобы быть у Новгорода ко времени подхода первых двух.

Уговор с псковичами тоже был хитростью Ивана Васильевича. Если Новгород встанет под Казимира, то Псков попадет в полную зависимость от ливонцев. У псковичей не было иного выхода, кроме как помочь Москве против своего старшего брата Новгорода.

Марфа Борецкая и ее бояре не волновались, даже когда пришлось разделить войско на три части, у Новгорода сил хватало, к тому же Казимир обещал…

Но сначала москвичи разбили новгородцев на востоке, потом дважды у Старой Руссы, а потом было сокрушительнейшее поражение на Шелони, когда пять тысяч воеводы Холмского переправились через реку там, где бродов никогда не было, и в клочья разнесли сорокатысячное войско Новгорода, обойдясь без помощи еще не подошедших псковичей.

А что же Казимир?

Не зря же Иван Васильевич своих людей посреди лета в новгородские болота к комарам на съедение бросил, осенью могло быть поздно. Казимир именно тогда оказался занят вдруг возникшим недовольством поляков, с которыми был в едином государстве. До Новгорода ли ему, если в своем государстве свара?