Крылатый лев и лилия (СИ) - "May Catelyn" Страница 8

В большом зале на несколько бесконечных мгновений воцарилась гнетущая тишина. Виттория как-то внутренне сжалась, пытаясь осознать услышанное. А потом, словно под властью какой-то внезапной догадки, спросила с неожиданной, ошеломившей Марко почти детской прямотой:

— Вы мой отец?

— Нет, о нет, я совсем не это хотел сказать, Виттория, — советник дожа впервые за много лет, смутившись, не мог подобрать слова в ответ на заданный собеседником вопрос. — Просто мы… Просто ее судьба была мне небезразлична. И потому, когда пришло ее время предстать перед Всевышним, она попросила меня позаботиться о тебе. Она предчувствовала, что Канотти не смогут этого сделать, если выплата содержания внезапно прекратится. Она опасалась, что они или отправят тебя в монастырь, или постараются заключить выгодную брачную сделку, поскорее выдав тебя замуж за любого проходимца.

Последнюю фразу Марко добавил уже от себя, истинных опасений ее матери, девушке знать было не обязательно.

Виттория вспомнила события сегодняшнего бесконечно длинного дня, искаженное дьявольской гримасой лицо Паприцио Фьятти, выскочившего из дома словно грешник из адского котла, и ее худенькие плечи нервно передернуло.

— Значит, теперь вы будете устраивать мою несчастную судьбу, как часто говорит сеньора Мартина? — все так же бесхитростно поинтересовалась она.

Марко не без удивления отметил, что от своей матери девушка определенно унаследовала способность к утонченному сарказму.

— Судьба твоя теперь не будет несчастной, Виттория. Я не привык бросать слов на ветер, и ты займешь то положение, которого по праву заслуживаешь.

— Вы тоже станете искать мне мужа, только более богатого и знатного, чем Фьятти? — она пронизывала его своими невинными, но умными глазами. Эта крошка хорошо усвоила недавний жизненный урок, который был преподан ей в доме Канотти.

Ее непосредственность и прямота сбивали ее собеседника с толку. Обычно женщины либо покорно соглашались с каждым его словом, либо откровенно заигрывали, упражняясь в светской беседе, плетя кружево метафор и полунамеков.

Его голос стал неожиданно серьезным и строгим.

— Ты ошибаешься, полагая, что я хочу побыстрее сбыть тебя с рук. Тебе действительно понадобиться муж, но клянусь, это будет один из самых достойных людей, а твое приданое отметет все вопросы, связанные с твоим происхождением. Через два дня мы отправимся в одно из моих поместий вдали от Венеции. Там будет твой новый дом, где ты станешь жить под присмотром дуэньи и обучаться всему, что должна знать и уметь девушка на выданье. А когда придет время, ты решишь сама, кто будет достоин твоей руки. Я же не собираюсь принуждать тебя и склонять к нежеланному браку.

Она слушала внимательно, неотрывно и завороженно следя за его губами, произносившими эти высокопарные речи. А он вдруг подумал, как этот роскошный синий цвет платья идет к ее тициановским волосам, как оттеняет ее тонкую нежную кожу… и ангельскую красоту.

Кажется, ему удалось развеять ее опасения, и тревожные всполохи больше не читались в широко распахнутых глазах, сменившись такой доверчивостью и открытостью, что у него невольно сжалось сердце.

— Тогда я буду каждый день просить Пресвятую Деву, чтобы мой избранник оказался хотя бы вполовину таким же благородным и добрым как Вы, сеньор Веньер, — произнесла она совершенно искренне, не пытаясь скрыть того, что было у неё на душе. И даже не подозревая, как неожиданно громко, совершенно по-мальчишески забилось сердце искушенного в политике, войне и любви сенатора Венецианской республики.

Обитель

Сегодня Марко не мог сомкнуть глаз, совсем как в ту ночь, когда на пороге его палаццо появилась немая монахиня. Он лежал на высокой кровати, уставившись взглядом в искусные росписи на потолке. Его мысли были беспокойны, а думы полны тревог — его не переставала мучить тайна Вероники.

В церквях уже отзвонили позднюю вечерню, и сумерки понемногу забирали палаццо в свои объятья. Комната, окутанная теплым мерцанием свечей, была в этот час свидетельницей его непростых размышлений.

Он вдруг одним рывком поднялся с кровати и подошел к небольшому комоду, пальцы уверенно нащупали потертый кожаный переплет молитвенника, который он почти неделю назад привез с собой из монастыря ордена клариссок. Именно туда Марко отправился почти сразу же, как только разыскал в городском архиве сведения об упомянутой в письме Вероники семье Канотти.

На каждого видного гражданина Светлейшей в обширном архиве, что располагался на нижнем этаже дворца Дожей, было составлено личное дело, в которое скрупулёзно заносились поступающие новые сведения. Марко, как члену Совета десяти и советнику дожа разрешения на его посещение не требовалось, но мысль о том, что в недрах этого рукописного хранилища судеб ждет своего часа его собственное досье, была сенатору неприятна.

Никто в Республике не мог спать спокойно, каждый был под негласным надзором властей и инквизиции, и судьба даже самых достойных ее сынов могла в одночасье измениться.

В полуподвале под архивом располагалась самая страшная гнилая тюрьма Венеции «Поцци». Марко как адмиралу республики была хорошо известна трагическая судьба престарелого флотоводца Дзане, так и не дожившего до оправдательного приговора*.

Свобода и высокие должности, щедро раздаваемые очередным дожем самым достойным гражданам Венеции, были не более чем иллюзией, карнавальной маской, под которой всегда скрывалась железная клетка.

Разыскав с помощью архивариуса папку с досье на предпоследнего отпрыска рода Канотти, Марко узнал о его нынешнем финансовом состоянии, месте жительства и численности семейства. Ему оставалось только нанести предварительный тайный визит на Джудекку и уточнить все на месте.

Разговор с причетчиком у церковной ограды лишь укрепил его в мысли, что без весомых аргументов и законных оснований в доме почти разорившегося негоцианта лучше не появляться. Между тем слухи о готовящейся помолвке в доме Канотти уже разнеслись по округе, и дочь Вероники надо было забрать оттуда как можно скорее.

Не мешкая он отправился в обитель, последнее земное пристанище ее матери, чтобы попытаться найти ответы, проливающие свет на тайну рождения Виттории.

Сестра Мария, несколько дней назад доставившая судьбоносное послание в дом Веньера на Большом канале, не удивилась, увидев его у ворот обители всего лишь через пару дней. Она, уже зная о его планах посетить монастырь, догадалась, что за ответы будет искать здесь Марко.

На территорию монастыря и тем более в келью Вероники, его пропустили только после предъявления настоятельнице письма от самого дожа, но вид у монашек был такой, словно в их обитель наведался сам Сатана. Они пугливо, хотя и с нескрываемым интересом разглядывали внушительную фигуру сенатора Венецианской республики, ведь мужчин в сестринском корпусе обители не было никогда, не считая святого отца, духовника матери-настоятельницы.

Порог маленького полутемного помещения, с узким окошком выходящим в сад, Веньер переступил с содроганием сердца. Неужели здесь, в этой аскетичный клетушке с одной кроватью и распятием на стене, закончила свои дни блистательнейшая венецианская Венера, перед талантом и красотой которой склонялись сильные мира сего. Почему она выбрала этот путь, и от кого скрывалась?

Он попросил оставить его одного, дабы помолиться о спасении души недавней обитательницы этой кельи. Как только сопровождавшая его монашка скрылась за дверью, Марко наскоро осенил себя крестным знамением и начал исследовать нехитрую обстановку комнатки.

На первый неискушенный взгляд здесь не было ничего примечательного. Но вот, у ножки стола — маленький пустой листок, выпавший из какой-то книги, которую очевидно трясли. Соломенный тюфяк на кровати выглядывает из под грубого шерстяного покрывала — кто-то в спешке не успел сдвинуть его обратно. Небольшой сундук для вещей, стоящий на полу, почему-то еле прикрыт, но засов не заперт. На крашенных половицах видны свежие царапины — под ними, скорее всего, искали тайник.