Полчаса - Людмила Вячеславовна Федорова Страница 8

тоже скончалась супруга, оставив лишь сына, моего ровесника – Николя. И, собственно всю эту историю я знаю только со слов дяди, тогда он и решил воспитать нас вместе, как родных братьев, на равных, ни в чём не обижая ни одного, ни второго. Надо признать с благодарностью, он нас так и вырастил, я всегда чувствовал, что он любит меня, мы любили вместе читать Детскую Библию и другие книги, ходить в церковь, рисовать. Правда, когда я стал взрослым молодым человеком, к сожалению, наши отношения стали натянутыми. Он хочет, чтобы я служил чиновником или шёл строить военную карьеру и никак не может принять мой выбор, что я бы хотел посвятить жизнь литературному искусству и стать писателем. А ещё он мечтает о моей выгодной женитьбе и ничего не захотел слушать о любви. В прочем, теперь так совпало, что сначала он выбрал мне невесту по выгоде, а жениться теперь я буду по любви, моя прекрасная гордая смелая полячка. Если честно, мне бы очень хотелось бы наладить общение с дядей, но, увы, это не такая уж проста задача. А вы, мадмуазель достаточно близки с маменькой? Что-то у вас не так, раз вы так тяжело восприняли конец земного пути батюшки?

– Что вы, Евгений, мы с маменькой всегда хорошо ладили, а сейчас она мне единственная и лучшая поддержка, мы сильно любим друг друга, так что вы напрасно думаете, что у нас есть проблемы. Я восприняла уход папеньки так тяжело, потому что никак не могла привыкнуть к жизни без него, слишком он был жизнерадостным любящим человеком, он был духовным центром нашей семьи, он умел заразить всех своим жизнелюбием, как солнышко, и мне сейчас очень тоскливо без нашего солнышка. Я на него внешне похожа, хотя маменьку люблю не меньше. Я переживаю, хорошо ли ему там, в Царствии Небесном, тревожусь, чтобы Господь не откинул его, молюсь постоянно за него, я чувствую без него себя недостаточно защищённой. Маменька – женщина, она окутывает меня материнской любовью и лаской, как любая любящая мать, но не может защитить. А другие родственники… им всё равно. Дело в том, что вся наша остальная родня в Польше, и к нам они относились пренебрежительно, ещё когда мой дедушка, польский родовитый князь принял православие и остался жить в России ради брака с моей бабушкой знатной графиней Ястребцовой. Мы, конечно, бываем раз в два года с дежурным визитом к польской родне, я там и польку выучила, и местную обувь и одежду покупала, и знаю основы польского языка, но наша русская православная культура всё равно мне ближе. Так что от папы мне осталась только хорошая родословная с князьями и герцогами и графами из России и Польши да богатое приданное. А, если честно, не так уж я дорожу богатством, я бы с радостью отдала бы большую часть его, чтобы обрести счастье себе и близким, я и сама многое умею, и хозяйство вести, и экономике обучена, не только чтению и богословию, и рукоделием в совершенстве владею. Вот такая моя история… – закончила мелодичную речь Людмила, манерно поправляя белокурые локоны – А я уверена, что вы ещё помиритесь с дядей, трудности бывают у всех. А Николя? Разве он не желает вам с дядей помочь?

Евгений неловко покраснел, протёр пенсне и ответил:

– Что ж, моя дорогая обрусевшая полячка, ваша история мне ясна. Теперь за вашу защиту и главенство в семье, как жених, буду отвечать я, поверьте-с, я очень ответственный, рядом со мной вы снова почувствуете себя в безопасности, но это вовсе не значит, что я, как вы, мадмуазель, вчера выразились, «сухарь», я сказал, что положительными эмоциями вылечу вас, и делаю это! И я тоже люблю жития святых, в том числе Бориса и Глеба, а вот Гюго вам, столь чувствительной мадмуазель, читать не советовал. Пессимистично слишком. А насчёт дяди. Благодарю-с за ободрение, постараюсь. Что же касается Николя, тут всё намного сложнее. Он внешне просто идеал офицера и дворянина, но его характер оставляет желать лучшего. Литературу или другие искусства или науки, в отличие от нас с вами, он не любит и всячески избегает, любимое развлечение у него: кутить с со своими непутными дружками, выпивать, играть в карты, посещать актрисочек и дома терпимости. Из-за моей некрасивой внешности он лишь норовит посмеяться и всерьёз меня почему-то не воспринимает, как и своего отца, от этого я иногда чувствую себя одиноко…

– Но теперь вы не будете одиноки, потому что у вас есть я, любимая и любящая невеста, я в ответ своей любовью буду лечить вас-с от одиночества! И не вздумайте считать себя некрасивым! Вы прекрасны душой! Вы давно были в театре? – с милой кокетливой озорной улыбкой изрекла Людмила.

– Признаться честно, давно, но я очень люблю балет, и если вы, Людмила Борисовна, тоже любите, тоя бы хотел пригласить вас с её светлостью княгиней, вашей матушкой, в театр на балет Дидло… – весело ответил Евгений.

– Что ж, сударь, предложение принимается! Я думаю, что на сегодня мы и так хорошо пообщались, но это лишь начало. Благодарю-с за такой милы визит…

– До встречи, прекрасная княжна… – хотел уже раскланяться Евгений и тут спросил – скажите на последок, мадмуазель, а что за историю вы рассказывали своим танцем на балу? Неужели… свою?

– Да, – подтвердила Людмила – я рассказывала историю своей семьи и свои чувства этой полькой…

… Евгений, приятно удивлённый, вдохновлённый, в приподнятом настроении поехал домой, теперь мир ему виделся совсем в других цветах, словно заново обрёл краски, ароматы и звуки…

…Людмила сидела в своё мягком кресле тоже обновлённая: на её нежном личике играла улыбка, хрупкие руки изящно окутала зелёная вышитая шаль, а взгляд наполнился мечтательностью, будто она где-то далеко от этого места, где-то в романтических девических грёзах. А на душе было так легко, словно весной на Пасху…

Вдруг Людмилу осенило, она почувствовала, что, хотя вспоминать батюшку ей по-прежнему грустно, но грусть стала светлой, доброй, христианской. Она мысленно в этот миг отпустила папу туда, в рай, где он будет блаженствовать с праведниками вечной жизни. Отпустила ради того, чтобы дать в своей жизни появиться новому чувству и человеку, совершенно доселе незнакомому, но приятному. И больше Людмиле не хотелось причинить себе физическую боль специально, просто больше её душа в этом не нуждалась. Девушка позвала крепостную девку Машу и попросила:

– Маша, будь добра, возьми мою польскую обувь и выкинь с другим мусором, она мне не нужна…

Маша радостно улыбнулась, она очень обрадовалась за любимую