Бренда Джойс - Игра Страница 8

Катарина была не в силах ответить — она не могла оторваться от его глаз.

Его взгляд немного смягчился, улыбка стала шире, но все еще оставалась недоброй.

Так вот что я добыл. Какой прелестный приз. Необыкновенное сокровище — драгоценный камень в груде руды и свинца. Иди ко мне, милая.

И он наклонился, протягивая к ней руки.

Глава вторая

Катарина не успела и глазом моргнуть, как золотоволосый пират склонился над ней, подхватил ее и поставил на ноги.

Широко раскрытыми глазами она уставилась ему и глаза. В них светилось торжество. Катарина вдруг очнулась от оцепенения и попыталась выдернуть руку, но безуспешно: его хватка не ослабевала. Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Уберите лапы! — с ноткой истерики в голосе выкрикнула Катарина.

В его серых глазах мелькнуло удивление, быстро сменившееся насмешкой.

Как пожелаете, миледи.

Как только он отпустил ее, она сразу отступила на несколько шагов, растирая запястье, ни на мгновение не сводя с него взгляда. Он смотрел на нее с ленивым удовлетворением, совершенно уверенный в себе. Катарина осознала, что ее бьет дрожь. Еще бы ему не быть уверенным в победе! Он был капитаном пиратов, королем этой разбойничьей компании, а она — его беспомощной пленницей. Она бросила взгляд вправо, на лениво катящиеся холодные серые волны.

Вам некуда бежать, миледи, — вполголоса произнес пират. — Разве что на верную гибель.

Именно об этом она только что подумала. Он мгновенно разгадал ее намерение. Не успела Катарина повернуться, чтобы броситься в пучину, как он подскочил к ней и, обхватив сзади, прижал ее к своему мощному торсу.

Она взвизгнула от страха и беспомощной злости, отчаянно пытаясь вырваться. Но у него была железная хватка, и это еще сильнее разжигало ее негодование. Она яростно билась в его руках, стараясь высвободиться, и от тщетных усилий так ослабла, что стала опасаться, как бы ей не потерять сознание в его объятиях. Наконец ему это надоело. Он резко стиснул ее, принуждая к полной неподвижности.

Так-то лучше, — выдохнул он ей в затылок. — Я не могу позволить вам удрать, миледи. По правде говоря, вы только раззадорили меня.

Катарина вся дрожала. Неужели он изнасилует ее прямо сейчас, на палубе, при всех?

— Прошу вас.

— Просите — что? — Его руки все еще крепко обвивали ее талию. Когда он говорил, его губы щекотали ей шею, вызывая непрошеные ощущения. Его прижатое к ней тело было чересчур горячим, чересчур жестким. Никогда раньше Катарина не была в объятиях мужчины. Ощущение оказалось поразительным, просто ужасающим. Катарина с трудом могла дышать.

Прошу вас, отпустите меня. — Она всей кожей ощущала каждый дюйм его тела.

Он повернул ее лицом к себе:

Бросьте, милая. Не бойтесь, я не сделаю вам ничего плохого.

Катарина быстро выдернула руку, и в ее глазах внезапно появилась надежда.

Вы меня не поняли. Я не сделаю вам ничего плохого, но неужели вы думаете, что я не воспользуюсь возможностью насладиться вашим телом? Вы разве не слышали поговорку, что все позволено в войне и в любви? Или вы не понимаете, что трофеи достаются победителям, а вы — самый ценный из тех, какие мне удалось добыть за последнее время?

Катарина замерла.

— Это не любовь.

— Нет, — согласился он после короткой, почти не уловимой паузы.

— И нападение на небольшой корабль — не война. Это пиратство, варварство, — воскликнула Катарина.

Он прищурился, и его зубы опять сверкнули.

Но ведь я и есть варвар, прелестная леди, и обмен словесными ударами, как бы он ни был увлекателен, не может заставить меня отвлечься от моих истинных намерений.

Катарина вся напряглась, ощущая, как ее страх сменяется нарастающим гневом.

— Варвару бесполезно стараться что-то доказать.

— Нелегкая задача, — согласился он.

— Вы должны меня отпустить. Мой отец…

— Нет, — коротко оборвал он.

Катарина заглянула в холодные серые глаза и поняла, что не сможет его разжалобить. Ее окатила волна ненависти.

Будьте вы прокляты!

Ответом была ослепительная улыбка и мягкий смешок.

— И это я слышу из уст почти монахини?

— Вы-то сами осмеливаетесь играть в Господа Бога, распоряжаясь моей жизнью! — яростно крикнула она.

— Я собираюсь всего-навсего затащить вас в постель, миледи, и вовсе не намерен вас убивать.

— Это одно и то же.

Он оценивающе поглядел на нее:

Вы бы предпочли броситься в море?

Она перевела взгляд на волны и поняла, что у нее недостало бы мужества, но решила солгать:

— Да.

Самоубийство — более тяжкий грех, чем совокупление. — Он пронзил ее взглядом.

Перед ее глазами все поплыло.

Тогда, возможно, вы в конце концов хоть не много раскаетесь.

Он приподнял ей подбородок:

Какая вы дурочка. Я не позволю вам броситься в море. И докажу, насколько вы ничего не понимаете.

Нет, — сказала Катарина, мотнув головой, — нет. Вы никогда не сможете склонить меня лечь с вами в постель.

Его рот медленно растянулся в ослепительной улыбке, и он несколько мгновений молчал.

Завтра утром, Катарина, вы будете шептать мне слова любви, умоляя меня не уходить из вашей постели.

Катарина ахнула от негодования. Потеряв дар речи, она уставилась на это прекрасное самоуверенное лицо.

Он повернулся к здоровенному лысому пирату, который привел ее сюда.

— Переведи дам на «Клинок морей», Макгрегор. И если с их голов упадет хоть один волосок, то твоя лысая голова без задержки скатится в море.

— Есть, капитан, — ответил Макгрегор, проигнорировав угрозу.

Когда этот крепкий матрос взял ее за руку и повел через палубу на пришвартованный к торговому судну военный корабль, Катарина почувствовала облегчение. Первая схватка закончилась, ее не изнасиловали — на время все обошлось.

Но он совершенно ясно изложил свои намерения. Ее переводят на пиратский корабль, и вечером он затащит ее в свою постель. Она получила только временную передышку.

Однако короткая передышка была все же лучше, чем никакая. Страх Катарины начал проходить. Если она проявит всю свою сообразительность, то наверняка сумеет избавить себя от участи, которая хуже, чем смерть.

Макгрегор оставил Джулию и Катарину одних в капитанской каюте. Катарина бьша потрясена, а Джулия просто рот разинула. Неужели это убежище пирата?

Стены каюты были облицованы резным тиковым деревом. Блестящий дубовый пол устилали прелестные коврики. Под одним из пяти иллюминаторов лежало с полдюжины толстенных турецких подушек, обитых изумрудной тафтой и украшенных вышивкой и кистями. Было ясно, что на этой небольшой оттоманке кто-то — наверное, сам капитан — отдыхал раскинувшись, по мусульманскому обычаю.