Джулия Куин - Красавица и герцог Страница 8

Грейс жила неподалеку от деревушки, где выросла. Большинство ее друзей и подруг по-прежнему обитали там же, Грейс часто виделась с ними в деревне или в церкви, ходила к ним в гости. Если у нее и не было собственной семьи, то по крайней мере ей не пришлось против собственной воли выйти замуж за Майлса.

Грейс дорого ценила все, что сделала для нее герцогиня, и все же ей хотелось чего-то большего.

Впрочем, возможно, даже не большего, а просто чего-то еще.

«Пустые мечты», — вздохнула Грейс, рухнув на постель. Для женщины ее круга существовало всего два пути — служба или замужество, и она в своем положении могла рассчитывать лишь на место прислуги в богатом доме. Линкольнширские мужчины трепетали перед герцогиней, никто не осмеливался бросить заинтересованный взгляд в сторону Грейс. Все хорошо знали, что Августа Кавендиш не намерена тратить время на поиски и обучение новой компаньонки.

Вдобавок ни для кого не составляло секрета, что у мисс Эверсли нет ни фартинга.

Грейс закрыла глаза и мысленно напомнила себе, что лежит на тончайших дорогих простынях, а свеча, которую она только что задула, отлита из чистого воска. В замке есть все, чего только душа пожелает. Ее окружают богатство и роскошь.

Но того, чего бы ей хотелось…

А впрочем, какая разница, чего ей хочется? С этой мыслью Грейс наконец уснула. И во сне ей привиделся разбойник.

Глава 3

В пяти милях от замка Белгрейв, в номере маленькой почтовой гостиницы сидел одинокий мужчина. Из обстановки комнаты его внимание привлекали лишь бутылка дорогого французского бренди, пустой бокал, небольшой саквояж, где помещалась смена одежды, и женское кольцо.

Его звали Джек Одли, в прошлом — Джон Одли, капитан армии его королевского величества, прозывавшийся прежде Джеком Одли Батлерсбриджем из графства Каван, Ирландия, а еще раньше — Джеком Кавендишем-Одли оттуда же, и давным-давно, еще при крещении нареченный Джоном Августом Кавендишем.

Миниатюра герцогини ничего для него не значила. Он едва разглядел ее в сумраке ночи, вдобавок надо еще поискать портретиста, которому удалось бы передать особенности человеческого лица в миниатюрном изображении. Но кольцо…

Трясущейся рукой Джек налил себе еще бренди.

Он не присматривался к кольцу, забирая его из рук старой леди. Однако позднее, в уединении гостиничного номера, смог как следует его разглядеть. И увиденное заставило его содрогнуться.

Джек прежде видел это кольцо. На своем собственном пальце. Его перстень был мужским, но выглядел точно так же. Изящный цветок изгибался, образуя крохотную витую букву D. Джек понятия не имел, что это значит. Насколько он знал, его отца звали Джон Август Кавендиш, в его имени не было ни одной заглавной буквы D.[1]

Джек так и не сумел разгадать тайну вензеля, но старая леди, похоже, знала ответ. И сколько ни уговаривал себя Джек, что это всего лишь странное совпадение, в нем все больше крепла уверенность: нынче вечером на безлюдной линкольнширской дороге он повстречался с родной бабушкой. О Господи!

Он снова посмотрел на кольцо. Оно лежало на столе и, точно насмехаясь, поблескивало в сиянии свечей. Резким движением Джек сдернул с пальца собственный перстень. Рука без него выглядела до странности голой. Джек не мог припомнить, когда в последний раз снимал кольцо. Тетя просила никогда не расставаться с ним, ведь это единственное, что у него осталось на память об отце.

Это кольцо сжимала дрожащими пальцами его мать, когда ее вытащили из холодных вод Ирландского моря.

Джек медленно вытянул руку и положил перстень на стол рядом с его двойником. Потом склонил голову набок и прищурился, уголки его губ дрогнули. Чего он ожидал? Что кольца окажутся разными, если их сравнить?

Джек почти ничего не знал об отце. Кроме, разумеется, имени, да еще того, что Джон Кавендиш принадлежал к состоятельному английскому семейству, был одним из младших сыновей. Тетя Джека всего дважды встречалась с Джоном, и у нее сложилось впечатление, что тот не слишком-то ладил со своими родственниками. Он говорил о них со смехом, в той легковесной манере, к которой обычно прибегают, когда не хотят сообщить ничего существенного.

Отец не был богат, по крайней мере так решила тетя. Его одежда выглядела дорогой, но поношенной, словно молодой Кавендиш довольно долго скитался по городам Ирландии. Он объяснил, что приехал на свадьбу школьного друга, но, познакомившись поближе с этой чудесной страной, решил остаться. У тети не было причин сомневаться в его словах.

В конечном счете Джек мог рассказать об отце совсем немного. Джон Август Кавендиш, знатный английский джентльмен, путешествовал по Ирландии, влюбился в Луизу Гэлбрейт, женился на ней, а затем погиб — судно, увозившее его с женой в Англию, затонуло у побережья Ирландии. Луизу вынесло волнами на берег. Израненную, дрожащую от холода, но живую. И лишь месяц спустя стало ясно, что она беременна.

Луиза была очень слаба, вдобавок горе подтачивало ее силы. Молодая вдова угасала с каждым днем. «Неудивительно, что бедняжка умерла при родах, — сетовала ее сестра, женщина, воспитавшая Джека как собственного сына. — Чудо, что Луизе удалось выносить ребенка».

Вот и все, что было известно Джеку о мужчине и женщине, подаривших ему жизнь. Временами он задумывался, какими они были и кому из них он обязан своим насмешливым нравом и неизменной улыбкой. Но, сказать по правде, он никогда не стремился узнать о них больше. Двух дней от роду он был передан Уильяму и Мэри Одли, и если те и любили собственных детей больше племянника, то ни разу за всю жизнь этого не показали. Джек рос как настоящий сын деревенского сквайра, с двумя братьями и сестрой; в его распоряжении было двадцать акров холмистого пастбища, будто специально созданного, чтобы скакать по нему на лошади, бегать, прыгать и вытворять все, что только может взбрести в голову бесшабашному мальчишке.

У него было чудесное детство. Черт возьми, о лучшем и мечтать нельзя. Так что если Джек вел не ту жизнь, которую подобало, и иногда, лежа в постели, не мог взять в толк, за каким дьяволом грабит экипажи под покровом ночи, ему некого было в этом винить, кроме себя самого. К добру или к худу, он сделал свой выбор.

И большей частью Джек был вполне счастлив. Он всегда отличался веселым, жизнерадостным нравом, а на свете бывают занятия и похуже, чем разыгрывать из себя Робин Гуда на сельских дорогах Британии. По крайней мере в его жизни появилась хоть какая-то цель. Решив, что с армией ему не по пути, Джек никак не мог придумать, чем себя занять. Возвращаться к солдатской жизни он не желал, а ничему другому обучен не был. И что прикажете делать? Похоже, лучше всего ему удавались две вещи: Джек держался на лошади так, словно родился в седле, и в умении вести беседу ему не было равных. Обладая редким остроумием и блестящим красноречием, он мог очаровать самого отъявленного грубияна и задиру. Сложив вместе эти два таланта, Джек вывел вполне логичное заключение: из него выйдет первоклассный разбойник с большой дороги.