Эмилия Остен - Жена шута Страница 8

Колетт молчала. Если сейчас она упадет без чувств на ступенях церкви, это будет сочтено обычным волнением невесты. Все равно придется вставать и идти к алтарю. Нет выхода. Выхода нет…

Лихорадочные размышления Колетт прервал громкий стук копыт. Всадник на взмыленной гнедой лошади вылетел на маленькую площадь перед собором, спрыгнул, кажется, еще на ходу и, бросив поводья мальчишке, побежал к ступеням.

– Колетт! О, моя маленькая кузина! Я успел!

Мир внезапно стал осязаем и точен; Колетт увидела, как от шкуры лошади валит пар, как прыгают по камням воробьи и как блестят глаза Ноэля. Вырвав свою руку из руки дяди, она качнулась к кузену.

– Ноэль!

– Я так спешил, но задержался, увы! – Подбежав, он схватил ее ладони. – Как я рад, что успел!

– Ноэль, – благосклонно произнес дядя, – ты действительно сдержал обещание. Что ж, пройди теперь в церковь.

– Я только лишь пожелаю удачи Колетт. Минуту, отец! Я помогу ей войти.

Дядя кивнул, не усмотрев в просьбе ничего плохого, и, поднявшись к дверям церкви, исчез за ними.

– О, Ноэль, – прошептала Колетт, чувствуя, как исчезнувшие было силы возвращаются. Рядом с ним она все могла! – Я так боялась, что ты не успеешь!

– Но я успел, дорогая моя кузина! Спешил так, что едва не загнал лошадь. А хотя бы и загнал! Разве ты думаешь, для тебя мне было бы жалко лошади?

– Ноэль, ты… Я выхожу замуж за этого человека… я не знаю его совсем… – дыхание прерывалось, и оттого, что лицо возлюбленного так близко, Колетт теряла слова.

– Граф де Грамон, говорят, не так плох, как кажется с виду, – заметил кузен. – Наш принц его выделяет, и это не самый плохой католик, которого я видал. – Серые глаза его смеялись. – Не бойся, Колетт. Я знаю, ты волнуешься, но вот увидишь, любовь придет к тебе! О, ты еще не знаешь любви, но когда она явится, ты не сможешь отвести от нее глаз! А твой жених…

– Я знаю любовь, Ноэль! – воскликнула Колетт, сжимая его пальцы в толстых перчатках. – О чем ты говоришь, о чем? А как же… как же то, что ты говорил мне ранее?

– О чем ты, Колетт? – удивленно спросил Ноэль.

– Тогда… – Девушка запнулась. – Тогда, на балу, год назад.

Ноэль смотрел непонимающе. И Колетт заговорила, торопясь сказать то, что хочет, пока страх не замкнул уста:

– Ты сказал… Я думала тогда, что мы с тобою… О, Ноэль… Я не желаю, не желаю становиться женой де Грамона! Если ты увезешь меня… Если мы с тобой… Увези меня! Сейчас же!

– Ты так волнуешься, дорогая кузина, – сказал Ноэль, улыбаясь. – Я понимаю это волнение. Не бойся, я буду смотреть на тебя.

– Дорогая, мы потеряли вас, – послышался насмешливый голос.

Колетт обернулась. Граф де Грамон, одетый в тех же тонах, что и она, стоял у дверей собора, и неизвестно было, сколько он там уже стоял и что слышал. Не дожидаясь ответа, граф развернулся и ушел обратно в церковь.

– Пойдем, – сказал Ноэль, беря Колетт под руку, – не беспокойся, я буду с тобой. Не беспокойся.

И она вдруг перестала, ибо… зачем?

Она не так все поняла. Тот разговор в полутьме, под масками, оказался всего лишь ни к чему не обязывающей болтовней, карнавальной забавой. Ноэль шутил. Ноэль не любит ее. Любит – но как кузину, как сестру.

А если так, не все ли равно, за кого выходить замуж?

Колетт вошла в церковь и растянула губы в улыбке.

…Церемонию венчания девушка не запомнила. Кажется, она все сделала верно. И лишь в один миг очнулась от оцепенения – когда священник оглашал имена брачующихся. Полное имя графа звучало как Ренар Тристан де Грамон.

Тристан. Какая жестокая насмешка.

Лишь когда вышли из церкви, Колетт взглянула на своего супруга более осмысленно. Узкое лицо графа теперь, при солнечном свете, а не при свечном волшебстве, показалось ей бледным и усталым, но губы кривились в вечной усмешке.

– Что за дивный день, дорогая моя! – произнес граф, склоняясь к руке жены. – Нам с вами надлежит поработать актерами. Готовы ли вы развлекать публику?

– Где же наша цыганская повозка? – поддержала шутку Колетт.

– Вот она.

В карете они молчали. И лишь когда подъехали к замку По, залы которого принц Наваррский любезно предоставил для празднования свадьбы друга, граф сказал:

– Нам предстоит утомительный день. Если вам станет дурно, скажите мне. Я знаю прекрасный балкончик для уединения. Да вам он, впрочем, тоже известен, верно?

– Я не собираюсь лишаться чувств.

– Вот как? Мне показалось, что вы опасно близки к этому.

Колетт понимала, что он имеет в виду сцену, разыгравшуюся перед церковью.

– Это прошло, – произнесла она, не глядя на мужа. – Вы можете не беспокоиться, ваша светлость. Я стану вам хорошей женой.

– В том у меня не было сомнений, – усмехнулся граф и больше ни слова ей не сказал.

Пир выдался шумным и слился для Колетт в череду лиц, костюмов и фраз; приходилось учтиво отвечать на поздравления, все время находясь рядом с мужем, не имея возможности его покинуть; самым же тяжелым испытанием стала искренняя радость Ноэля. Кузен говорил с Колетт мало, однако каждая его фраза была преисполнена счастья за «любимую сестру». Она все искала в его чертах скрытое горе, ждала слов, что он ошибся, что упустил шанс быть с нею… увы! Ничего такого не произнес Ноэль, и Колетт окончательно пала духом.

Протестанты, из которых на венчании в католической церкви присутствовали лишь родственники невесты, теперь веселились; Колетт услыхала от принца Наваррского много галантных слов и ни одного из них не запомнила. К чему? Да, ей придется теперь жить здесь, в По, или неподалеку; она внезапно поняла, что не знает – сколько владений у графа де Грамона, каких, и куда отправится после бала супружеская чета. Колетт не замечала времени, время превратилось в пустой звук. Она лишь ощущала, как наливаются свинцом усталости ноги, как сдавливает грудь платье, и в какой-то момент почувствовала, что ей тяжело дышать. Бальный зал плыл вокруг размазанной масляной краской.

– Моя дорогая супруга, – негромко сказал ей граф, – возможно, настало время удалиться?

– Я была бы рада этому, – прошептала Колетт.

Кажется, они прощались с кем-то, кажется, звучали торжественные речи. Колетт поняла, что, охваченная волнением и унынием, ничего сегодня не ела и почти ничего не пила; губы были сухими, желудок скрутился узлом. Но больше всего хотелось упасть, закрыть глаза и никого и ничего не видеть. Она заметила Ноэля – тот улыбался ей. Ноэль. Ноэль. Ноэль…

Потом была карета, ночная тьма, распахнутая дверь дома. Граф помог жене подняться на второй этаж, в спальню, где уже поджидала высокая, скромно одетая женщина средних лет. Она присела в реверансе.

– Серафина будет прислуживать вам, дорогая, – растягивая слова, произнес граф. – Оставляю вас на ее попечение.