Джорджетт Хейер - Доминика и Бовалле Страница 8

— Сеньора, единственные книги, которыми я пользуюсь, — это морские лоции, — сказал Бовалле. — Я не ношу амулетов. Правда, говорят, что я родился, когда Венера и Юпитер совпали. Счастливый знак! За них! — И, подняв кубок, он выпил за эти планеты.

— Алхимия — это западня, так же как и астрология, — заявил дон Мануэль. — Сеньор, я считаю догматы Парацельса пагубными. Очевидно, в Англии их изучением много занимаются. Вера в абсурдное и еретическое! Однажды я слышал, как некто сомневался, что его сосед родился под знаком Стрельца, на том лишь основании, что у него были румяные щеки и каштановая борода. Можно встретить и таких, кто не выйдет за дверь своего дома, не захватив с собой коралл или сапфир, который придаст им храбрости, или без других подобных игрушек, годных разве что для детей или неверных. Еще вы услышите разговоры о делении небес на Дома, один из которых управляет тем-то и тем-то, а другой — чем-нибудь еще. Дурацкие выдумки для легковерных глупцов. — Таким образом дон Мануэль весьма энергично разделался с Парацельсом.

Глава 3

Второй день выдался жаркий. Яркое солнце отражалось в волнах, а ветерок наполнял тугие паруса. Дон Мануэль не вставал со своей койки, поскольку его измучили волнения предыдущего дня. Он позавтракал одним хлебом, намоченным в вине, и отослал от себя дочь. Его трясла лихорадка, и он жаловался на головную боль. Вокруг дона Мануэля суетился его слуга, Бартоломео. Кроме того, к нему был приставлен Джошуа Диммок, которому было приказано заботиться о нуждах больного, что он и делал в высшей степени умело. С полным знанием дела Джошуа разглагольствовал о разновидностях лихорадки и, поскольку не разделял взглядов дона Мануэля на оккультные науки, прописал в виде лечения щепки от виселицы, которые следовало носить на теле. Он извлек их откуда-то из-за пазухи и долго распространялся об их магических свойствах. Дон Мануэль раздраженно отмахнулся от этого средства, однако согласился выпить сердечные капли, которые, как его заверили, были прямо из кладовой самой миледи Бовалле — дамы весьма сведущей в этих секретах.

— Верное средство, сеньор, я сам пробовал, — сказал ему Джошуа. — Сюда входят сироп и дягиль, горсть можжевельника, а также буковица, митридат, не говоря о полыни, которая, как всем известно, является сильнодействующим средством от любой лихорадки. Все это, благородный сеньор, настояно самой миледи на винном спирту и, как вы видите, крепко запечатано. Соблаговолите испробовать его свойства?

Дон Мануэль выпил сердечное и был заверен в скорейшем выздоровлении. Но Джошуа украдкой покачал головой и по секрету сказал сэру Николасу, что на борту «Отважного» умирающий.

— Знаю, — коротко сказал Бовалле. — Если я хорошо разбираюсь в симптомах, у него cameras de sangre.

— Я это заметил, сэр. Взгляд, скажете вы. Его слуга — долговязый и на редкость унылый дуралей — бубнит о какой-то малярии. А я говорю — нет, остолоп, это cameras de sangre. Позвольте, сэр, я поправлю манжету. — Он оказал сэру Николасу эту услугу и отступил, чтобы полюбоваться на дело своих рук, затем для пущей убедительности нацелил в него гофрировальную палочку. — Кроме того, хозяин, — помяните мое слово! — это считается дурным знаком. Смерть предвещает несчастье. Понятно, я не говорю о тех смертях, которые волей-неволей случаются в сражении. А вот затяжная болезнь — совсем другое дело. Мы должны как можно скорее высадить почтенного сеньора на берег.

— Что-что? Как ты сказал, мошенник? — переспросил Бовалле, откинувшись в кресле. — Высадить его на берег? А где и почему?

— Полагаю, сэр, что Канарские острова — вполне подходящее место. А причина ясна: он должен умереть на суше, а уж если на корабле, то не на нашем. Нам ни к чему эти заботы. — Он проворно увернулся от сапога, Летевшего прямо ему в голову.

— Негодяй! — прикрикнул на него Бовалле. — Прекрати свою дурацкую болтовню! Мы высадим этого господина в Испании. Заруби это себе на носу!

Джошуа, нимало не смутившись, поднял сапог и опустился на колени, чтобы помочь сэру Николасу надеть его.

— Возьму на себя смелость утверждать, что мы снова лезем в петлю, хозяин.

— Ну ты-то в один прекрасный день определенно кончишь петлей, — весело ответил сэр Николас.

— Что до этого, сэр, то я-то не ношусь по свету, грабя и разбойничая, — совершенно беззлобно отозвался Джошуа. — Еще чуть-чуть — и сапог надет, сэр. Вот так! — Он разгладил складку на мягкой кордовской коже и взялся за второй сапог. — Да будет вам известно, сэр, что в моем гороскопе ясно сказано, что я умру в собственной постели. Надо бы составить ваш гороскоп, хозяин, чтобы мы знали, чего опасаться.

— Опасайся собственной постели, бездельник, и проваливай отсюда! — посоветовал ему Бовалле. — А то я могу поддаться искушению. — И он сделал выразительное движение согнутой ногой.

— Ну что же, хозяин, тут уж как заблагорассудится вашей милости, — с философским спокойствием заметил Джошуа. — Не стану отрицать, что у вас есть на это право. Однако возьму на себя смелость добавить, что эта пирушка в открытом море с девицей на борту — нет, с двумя…

— Что? — взревел Бовалле и резко выпрямился в кресле.

Хитрые серые глазки Джошуа расширились.

— Ого! Простите, сэр, я хотел сказать «с леди». Впрочем, это все равно или, с вашего позволения, еще хуже, если ветер дует именно оттуда. Я молчу, но это против обычая, и я предчувствую, что приключится что-то дурное.

Бовалле принялся поглаживать бородку, и при виде этого красноречивого жеста Джошуа отступил к двери.

— Несомненно, мой друг, с тобой очень скоро приключится что-то дурное, — сказал сэр Николас, поднимаясь с кресла, — и причиной тому будет носок моего сапога!

— Ну что же, сэр, раз вы в подобном настроении, я незамедлительно удаляюсь, — промолвил Джошуа и мигом скрылся за дверью.

Бовалле не спеша последовал за ним и вышел на палубу взглянуть, как составляется опись грузов с «Санта-Марии».

Таким образом, когда донья Доминика поднялась на палубу немного подышать, ее глазам представилось зрелище, заставившее ее скривить губы и вздернуть подбородок. Она прошла на квартердек, откуда открывался вид на шкафут, где перебирали груды отрезов и на грубых весах взвешивали слитки. Мастер Данджерфилд, устроившись с листом бумаги и чернильницей из рога на перевернутой бочке, записывал числа и вес, которые ему диктовал плотный волосатый субъект. На соседней бочке развалился Бовалле, положив руку на бедро и покачивая ногой. Его внимание было приковано к тому, что происходило прямо перед ним, и он не замечал сеньору, смотревшую на него сверху.