Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина Страница 84

Я сидел и кустах и все это слушал. Что хоть, думаю, за банда, когда обычные вроде мужики, деревенские. Даже поп средь них. Дотемна в кустах и просидел… А как стемнело, я, начить…

Маша по все глаза смотрела на Митю. У того лицо стало каменное.

— Где это место, дед? Показывай!

— Да ты сдурел, что ли, парень? Не вздумай хоть! Кто ж ночью к мертвецам…

— Показывай! — заорал Митя.

— Дак вон за той горкой. Недалече. Тама сразу овраг. Кирька развернул лошадь, дед спрыгнул, сгреб свой скарб и торопливо засеменил прочь.

Маша в темноте нашла руку Мити. Он сжимал кулаки так, что Маша почувствовала — он и сам сейчас как этот кулак, весь сжат и напряжен. Лошадь довезла их до горки и встала как вкопанная. Как Кирька ни старался, не смог заставить ее сдвинуться с места.

Митя достал фонарь, топорик, веревку. Не говоря ни слова, шагнул в сторону оврага. Маша догнала его и пошла рядом. Они приблизились к краю оврага и заглянули вниз. Тела были набросаны в беспорядке. Свет керосинового фонаря выхватывал из тьмы чьи-то лапти, руки, головы. Наконец Маша увидела среди этого нагромождения черную рясу.

— Свети мне отсюда, — сказал парень и стал спускаться вниз.

Перешагивая через чьи-то головы, наступая на безжизненные тела, Митя добрался до черной рясы. Наконец ему удалось освободить, вытащить наружу голову священника. Сомнений не оставалось. Маша узнала наполовину седую, клинышком, бороду отца Федора. Плечи Мити крупно вздрагивали. Маша сверху видела, что рубаха на спине парня промокла, хотя было прохладно. Он потащил тело к низкому краю оврага. Там его уже ожидала Маша.

Тело отца Федора уложили на траве,

— Побудь здесь, я сейчас.

Митя вернулся к телеге. Что-то сказал Кирьке. Маша увидела, как вдвоем они развернули упирающееся животное. Как Кирька тихонько направил лошадь назад по дороге, а Митя напрямик пошел в лес. Он широко шагал, низко наклоня голову, и было в этой позе что-то суровое, что-то такое новое, чего она не знала прежде в Мите.

Парень шагнул в лес, а Маша осталась возле тела. Рядом был овраг, наполненный убитыми мужиками. Где-то совсем близко гортанно и протяжно прокричала ночная птица. Маша вздрогнула. Она начала читать молитвы, все, какие помнила с детства. Она старалась не думать о том, что души убитых сейчас здесь и, вероятно, видят ее. Неуспокоенные, непогребенные, неотпетые… Ужас плотно окружал ее со всех сторон. Она прибавила огонек в фонаре, но это мало помогло. Она дрожала, пока не услышала хруст веток со стороны леса. Увидела Митю, и страх отступил.

Парень тащил из леса большую охапку елового лапника. Вместе они уложили на нее отца Федора. Митя ремнем скрепил верхние ветки, сделал петлю, в которую просунул ладонь. Он проделывал все это, закусив нижнюю губу, — решительный и бледный.

Митя тащил тело отца к лесу. Он тяжело и зло дышал, и Маша не видела, плачет он или нет — вся его поза выдавала упрямую, обреченную решимость. Они продирались сквозь ветки, вязли в высокой траве. Вскоре лес стал редеть, и теперь среди берез, отсвечивающих белым, было не так темно и жутко. Впереди блестела река, отраженным от луны светом освещая берег и поляну.

— Там должна быть деревня, — сказал Митя. — Нужно раздобыть лопату. Побудешь здесь недолго одна?

— Ты хочешь похоронить… здесь?

— Я не вижу другого выхода.

Митя ушел, а Маша осталась возле тела. Теперь ей не было страшно рядом с дьяконом, который будто бы спал. Лицо его не выражало страдания, напротив, выглядело умиротворенным. Она сидела на склоне холма и смотрела на темную реку, в которой отражалась ущербная луна. Слушала вскрики одинокой ночной птицы и думала, как бесконечна сегодняшняя ночь и как эта ночь изменила все в жизни — словно сдернула покров. Когда из-за реки раздались легкие звуки, Маша вскочила. Митя переходил речку вброд. В руках у него была лопата и что-то еще. Сбросив рубаху, он стал копать. Работал упорно. Его спина блестела от пота, а мышцы пониже лопаток ходили ходуном. Слез больше не было. Лицо его приняло выражение какой-то упрямой ярости. Это был совсем незнакомый Митя, не тот, которого Маша знала всегда. Ночь таяла, яма принимала очертания могилы. Наконец Митя выбрался наверх, положил лопату.

— Посвети.

Парень проверил одежду отца и нашел под рясой, в кармане рубахи, сложенный вчетверо листок, огрызок карандаша и несколько восковых свечек. Дрожащими пальцами развернул записку.

Дорогие мои Галя и деточки! Прошу вас и умоляю слезно, не сокрушайтесь обо мне, а молитесь Богу о спасении души моей. Милая Галя, побереги здоровье для наших детей. Деточки мои, на том свете буду я любоваться и радоваться, если будете жить мирно, а не горевать и плакать… Где меня похоронят, вам, наверное, скажут. Митя, сынок, позаботься обо всех.

Митя отвернулся, прижался лбом к березе. Маша видела, как крупно сотрясаются его плечи, но не посмела никак выразить свое сочувствие. Она тихо плакала вместе с ним.

Потом они завернули тело дьякона в покрывало, которое Митя снял с чьей-то веревки в деревне.

— Прости, папа, что нет гроба.

— Митя, это ничего, — прошептала Маша. — Так хоронили первых христиан во времена гонений. Папа рассказывал.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Хорошо, что ты сейчас со мной.

— Я буду с тобой всегда.

Они сидели на корточках над убиенным отцом, и Машины слова сейчас звучали как клятва.

Митя зажег свечи и начал обряд отпевания. Это был первый его самостоятельный обряд, не считая тех, что проводил в семинарии, во время учебы. Митя читал разрешительную молитву, и, отзываясь на его слова, ночь теряла свою силу, рассеивалась, являя взору истинные очертания предметов. Маша смотрела на своего друга и ловила себя на мысли, что видит сейчас в Мите сходство со своим отцом. Тепло и жалость заполняли ее сердце. Она плакала.

Они опустили тело в могилу на веревках.

Митя накопал дерн, уложил сверху.

Маша приметила внизу у реки небольшую рябинку,

— Давай посадим, чтобы место не потерять.

Митя выкопал деревце, Маша принесла воды в холщовой сумке, полила.

Они сделали все, что смогли. Посидели у могилы, съели хлеб, что Маша захватила из дома. Нужно было возвращаться.

Спустились к реке и пошли берегом. На другом берегу у воды рядком стояли деревенские бани. Митя перешел речушку и оставил лопату в одной из бань. Он возвращался вброд. Штаны, закатанные до колен, намокли, рубашку он нес в руках. Маша смотрела, как он идет, и что-то новое, незнакомое просыпалось в ее душе. Он вышел из воды — усталый, бледным, повзрослевший за одну ночь. Маша подошла и провела рукой по его плечу и груди. Он поймал ее руку. Она встала на носочки и потянулась к нему губами. Поцелуй получился коротким и осторожным, будто бы они пробовали воду, прежде чем войти. Маша обняла его, и тогда Митя поцеловал ее по-настоящему первый раз. Потом еще и еще. Они шли домой и, останавливаясь на отдых, снова целовались, благо путь пролегал теперь лесами да перелесками — и ничей посторонний недобрый глаз по мог смутить их или помешать им.