Анастасия Туманова - Княжна-цыганка Страница 88

– Была, раз жена ему! – отрезала Дина.

– А как же… А Сенька-то наш что же? Он-то знает? Дэвлалэ, что на свете творится… Ромнялэ, да как же так-то?..

– Сенька?.. – На минуту Дина задумалась. А затем лихорадочно огляделась по сторонам. – Икона есть? Хоть какая-нибудь? Дайте мне, ради бога, икону!

Рыжий Гулько бережно снял висящую в углу палатную иконку Спаса. Дина благодарно улыбнулась казаку дрожащими губами, осторожно взяла икону, рукавом смахнула с нее пыль и паутину и повернулась к цыганкам. Слезы градом бежали по ее лицу, но слова звучали размеренно и внятно.

– Слушайте, что скажу! Наш Сенька ко мне никогда, слышите, никогда пальцем не притронулся! Он – брат мне! И всегда только братом был! Если бы не Сенька, я уже в могиле лежала б! Самый лучший человек он на земле! И если хоть кто скажет про него худое слово – прокляну навек! – Она перевернула икону. – И пусть Бог моего отца вот так в гробу перевернет, если я хоть словом солгала! – Дина приложилась губами к теплому лику Спаса, перекрестилась, и цыганки машинально перекрестились тоже.

– Постой, пхэнори, а как же рубашка-то твоя… А как же… – начала было снова Ульяна. Но в эту минуту из коридора раздался голос врача:

– Почему митинг в палате? Что тут происходит? Где сестра Дмитриева, здесь должна быть операц… Дина! Что вы делаете?! Почему вы так зареваны, это же самое элементарное ранение! Немедленно прочь посторонние из палаты, и…

– Господи! – вскочила, опомнившись, Мери. – Зурико, чем мы занимаемся! У тебя рана воспалена, кровь не останавливается, немедленно сюда эфир…

– Никакого эфира, Мерико, – мягко, но решительно перебил ее Зураб. – Доктор, объясните моим жене и сестре, что эта царапина легко штопается без наркоза. И начинайте с богом.

– Вашим – кому?.. – растерянно переспросил доктор. Но от дверей подтверждающе загалдели раненые:

– Так и есть, ваша милость! Жена! И сестра! Вот ведь чудо, счастье-то какое…

– М-м… что ж, тем лучше, – после недолгой заминки отозвался доктор. – Знаете, в последние годы меня уже трудно удивить, но…

– Чему бы жизнь нас ни учила, но сердце верит в чудеса… – прошептала Дина.

Она уже была почти спокойна и методично, аккуратно разбирала на столе хирургические инструменты. Мери отошла мыть руки. А врач сердито сказал:

– Вы, господин полковник, отчасти правы, там, в солдатском, – и брюшные, и головные ранения, так что, видимо, вам придется потерпеть. Сестра Дадешкелиани, дайте ему спирта! От этого, надеюсь, вы не откажетесь?

– Никогда! – заверил Зураб.

– Так быстрее же, вот наказание! Дина, Мери Давидовна, я все понимаю, чудеса, волнительность и прочее – но вы обе мне еще нужны сегодня! Не дай бог, опять подвезут обозик-другой! Ни рыданиям, ни молитвам сейчас не время! Родня – прочь из палаты сию минуту! Господа, и вас я тоже попрошу… Мери, вы справитесь здесь сами, я могу наконец заняться делом?..

– Разумеется. – Мери уже вытирала руки.

– Я готова, Меришка. Не бойся, я не плачу, я спокойна, я все вижу…

Дина подошла, держа в руках лоток с инструментами. Мери, закусив губы, уже цедила в круглую медицинскую банку спирт из большой бутыли. Из банки спирт отправился по назначению, после чего Зураб глубоко вздохнул, закрыл глаза, растянулся на койке и сказал, что теперь с ним можно свободно делать все, что угодно. Гулько перекрестился, отвернулся и зажмурился. А Мери, взяв в руки кривую иглу с проспиртованной нитью, принялась стягивать края длинной, воспаленной, кровоточащей раны.

Таборные цыганки вышли из госпиталя поздним вечером, когда все прибывшие с обозом раненые оказались разобраны по палатам, освобождены от грязной, окровавленной формы, кое-как помыты, подготовлены к операциям и уложены спать – на койках, на полу, на невесть откуда взявшихся лавках и сдвинутых мешках. Женщин шатало от усталости – так же, как и доктора Георгия Николаевича, вышедшего лично поблагодарить «цыганских санитарок» за неоценимую помощь. Он присовокупил, впрочем, что такого гвалта не слышал в этих стенах никогда и голова у него, вероятно, будет теперь разваливаться до самого входа в город красной конницы.

– Так это ж с часу на час, яхонтовый вы наш… – утешила его старая Настя, и женщины невесело заулыбались.

Доктор был прав: до конца дня, помогая при операциях, стирая бинты и моя полы, цыганки на весь госпиталь перекрикивались друг с дружкой на своем языке, обсуждая увиденное и услышанное, и оконные стекла звенели от их взволнованных голосов.

– Весь день коту под хвост пошел, ромнялэ, – грустно сказала Ульяна. – Помочь гаджам помогли, а в торбу ничего не положили. Дети в таборе целый день голодные… И мужики… Сейчас всем табуном от них кнута-то и схватим!

– У меня кус сала есть, – устало откликнулась из темноты Копченка. – И картошка, и пшенки малость… Я на кухне у них покрутилась, мне отсыпали.

– А это-то откуда?! – поразилась старая Настя, увидев тускло блеснувшую в Юлькиных руках бутыль.

– У доктора отлила потихоньку… – усмехнулась Копченка. – У него этого там много…

– Вот бедовая! – покачала головой Настя. – Не заметил доктор-то?

– А… До меня ему, что ли?.. И табачок вот есть немножко, я по палатам побегала, погадала, всем сейчас надо-то… Авось подобреют мужики наши!

– Золото ты у нас неразменное! – искренне произнесла Настя, обнимая невестку за плечи. – В каждую б семью по такой добисарке – цыгане горя бы не знали!

– Вот ведь дела, вот ведь дела на свете творятся, ромнялэ… – задумчиво протянула Ульяна, поглядывая на черное, беззвездное небо и ежась от частых ударов дальних орудий, от которых, казалось, содрогалась земля под ногами. – И ведь правда все истинная, Динка же на иконе при всех нас забожилась! А как она в гаджа того вцепилась, а?! Меня аж слеза прошибла, никогда я эту ледышку такой не видела! Мать-то ее знала? Как думаете? И где Динка этого гаджа только подхватила? В Москве, поди, еще?

– Знамо дело, что в Москве! Раз он брат Меришкин!

– Эх, вот ведь жаль, что Меришка сама в больничке осталась! Она бы все как есть нам рассказала!

– Рассказала бы, жди! – фыркнула Симка. – У нее там брат кровный нашелся, с того света, считай, вернулся, чудо небесное… а ей только с тобой балясы разводить! Заняться будто теперь нечем больше!

– Уедет ведь наша Меришка… – вдруг горько вздохнула Брашка. – Уедет с братом за море… Конечно, с братом-то лучше, все родная кровь, уже не сирота… А кто нам теперь будет сказки про мертвяков рассказывать?

– Дуры вы дуры, одна чепуха на уме! – хмыкнула Ульяна. – Вы вот что мне лучше скажите – кто ж тогда нашу Динку в Смоленске весной ссильничал? Кто?! Если не Сенька-то? Парень чужой грех покрыл, уж теперь-то ясно… знал, видно, откуда-то про Динку с гаджом… Да и все мы чуяли, что неладно там, только ведь не знали ничего… Но кто-то же ее, бедную, тогда обидел?