Сюзан Таннер - Путы любви Страница 9

– Тебе сопутствует большая удача, чем Кервину.

– Когда мужчина воюет, ему нельзя полагаться на удачу.

Она посмотрела на него:

– А ты разве воюешь?

– Это зависит от твоего брата. Если он спровоцирует войну… – Он не закончил фразу, да и нужды в этом не было.

«Нет, он не будет шутить по поводу убийства еще одного англичанина, – подумала она. – Нет, вероятно, он будет приветствовать такую возможность». Она была в такой ярости, что едва сдерживала волнение и говорила в обвинительном тоне.

– Да, но если он все же спровоцирует войну, ты зарежешь его так же, как Руод Кервина. Но Бранн не так опрометчив, его не так-то легко провести. Примером ему будет тот, кто достойно носит имя шотландца. Это шотландская кровь прольется!

– Ты дикая и кровожадная женщина. Но, может быть, до этого дело не дойдет. Он скоро узнает, какой выкуп я попрошу за тебя.

– Я буду молиться, чтобы он не принял это всерьез.

Все в Даре воспротивилось, когда он схватил ее за руки и потянул вниз. Он сбросил камзол, и она оказалась настолько близко к нему, что видела крошечные стежки на его кремовой рубашке. Он не устал, держал ее все так же крепко, и, наконец, она подняла на него свои глаза.

Лаоклейн был мрачен и свиреп. В нем чувствовалась недюжинная сила. Его брови над холодными серыми глазами поднялись дугами, вторя вопросу:

– Ты любишь Атдаир?

– Ты знаешь, что нет. У меня нет никакого желания видеть, как английскую корону уступают шотландскому разбойнику!

Его тело было как будто из крепкой и твердой стали, хорошо закаленной, как для клинка дорогого оружия. Лаоклейн стоял так близко, что она слышала удары его сердца под своими руками, упиравшимися ему в грудь. Его руки обвивали ее. Дара же отталкивала его. Ее волосы спадали волнистыми локонами Лаоклейну на руки. Свет, попадая на волосы, задерживался в этих шелковых кудрях. Дара и Лаоклейн стояли как любовники, но ни в одном из них не было нежности.

– Мне уступят гораздо больше, чем деньги.

Ее взгляд скользил по его лицу от глаз, в которых был вызов, до тонкого, красиво очерченного рта. Большие густые ресницы вуалью прикрыли ее глаза. С трепетом Дара почувствовала, как к ее губам прикоснулись его губы. Сухие, испытующие. Никогда ее так не целовали, у нее не было опыта. Дара не знала, как оказать сопротивление. И она не могла этого сделать. От возбуждения она ослабла. Ее руки больше не отталкивали Лаоклейна.

Когда он поднял голову с легкой торжествующей улыбкой, глаза его смотрели дерзко и многообещающе.

– Ты знаешь, я не отказываюсь от своих желаний.

Дара чувствовала себя униженной, потерпевшей поражение.

– Тогда не желай меня, милорд.

Лаоклейн смотрел на нее, когда она повернулась и стала подниматься по крутой лестнице, зная, что он провожает ее взглядом.

Сквозняк погасил факелы, висящие в железных скобах. На нее падали причудливо искаженные тени.

В своей комнате, ставшей убежищем, она зажгла свечу и поставила рядом с камином. Она стала причесываться. Руки двигались медленно и небрежно. Внизу прозвучала шотландская волынка. Дара знала – это сигнал к трапезе. Она вытянулась на кровати и смотрела на затворенное окно. Она не могла думать о еде. Окно было плотно закрыто ставнями, чтобы ветер и холод не проникали внутрь. Пребывание в этой комнате казалось Даре заточением.

Эта длинная ночь прошла, как и еще две, бесконечные и полные волнения. Вернулся Гервалт с новостями о замке Чилтон. Но и тогда ей все равно пришлось ждать, потому что Лаоклейн решил выслушать новости один на один, в то время как Дара нервничала, тихо злясь и боясь остаться в неведении.

У Лаоклейна такого намерения не было. На время он забыл о ней. Он быстро отдавал приказы слугам, суетившимся, собирая на стол. Сдерживая свое нетерпение, он попросил Гервалта попридержать новости до тех пор, пока не поест. Они сели в крошечной комнате. Сквозь высокое окно с открытыми ставнями внутрь проникал солнечный свет. В комнате стоял лишь красивый резной стол, два стула с жесткими спинками и глубокое кресло с подушкой, в которое ни один из них не сел.

Гервалт ел с жадностью, пренебрегая манерами и утоляя жажду большими глотками мальвазии. От усталости на его простом широком лице появились морщины. Его одежда, которую он не снимал три дня, была в пятнах. Наконец, закончив есть, он отодвинул от себя блюдо с обглоданными костями и корками хлеба и перешел к новостям, которых Лаоклейн так терпеливо ждал.

– В замке немного увидишь: запертые ворота да усиленная охрана. Фермеры сидят по домам, да и жители деревни не менее осторожны.

– А лорд Чилтон?

– Я ручаюсь, новый хозяин еще не вернулся домой. Если тихонько посидеть у них в маленькой таверне, то немало услышишь, а голоса твоего все равно никто не знает. Да, я услышал многое. Райланд в эти последние месяцы был при дворе, и мы не услышим о нем до конца этой недели. – Он засомневался, затем добавил: – Я здорово заплатил парню, чтобы он передал твое послание в замок Райланду.

– Значит, никто не решился взять дела в свои руки?

– Нет, Лаоклейн. На границе было бы спокойно, если бы не наши люди. Люди же Чилтона не без ума. Они ждут его. Одновременно готовятся к атаке. Они будет действовать вместе с ним, им не терпится пролить шотландскую кровь.

Когда Гервалт ушел, Лаоклейн сидел в тишине, даже не чувствуя, что в комнате холодно, так как в ней не было огня. Он услышал не больше, чем был готов услышать, хотя события могли произойти, а решения могли быть приняты в чрезвычайно короткий срок. Он не ожидал и не желал какого-либо вмешательства в то, что несомненно станет делом лорда Чилтона. Над столом висел шнурок от звонка из красной парчи, украшенный кисточкой. Лаоклейн дернул его. Тут же перед ним появилась Лета. Он знал, что она ждала его приказаний. Он послал ее за Дарой и молча ждал. Скоро она предстала перед ним. В нерешительности она остановилась в дверях.

– Подойти поближе и задвинь портьеры.

Дара сделала, как ей велели. И когда дверь оказалась за портьерами, комната вдруг стала уединенной.

– Садись. – Его раздражала ее нерешительность, с которой она входила в комнату. – Мне нужно лишь твое внимание, ничего больше. – Не замечая, что она сильно покраснела, он резко сказал: – В замке Чилтон все еще нет хозяина, хотя я не сомневаюсь, что твой брат хорошо извещен о твоей судьбе и судьбе своего брата. Когда он прибудет домой, его будут ждать мои просьбы.

– Просьбы, Макамлейд? Я уверена, что справедливее назвать их требованиями.

Он сдержал свой гнев.

– Хорошо, пусть будут требования. Ты думаешь, он обратит на них внимание?

– Я не могу говорить о намерениях моего брата. Я даже не знаю, какими они могут быть. А мои пожелания ты уже знаешь.