Лин Хэйр-Серджент - Хитклиф Страница 9

Джон посмотрел на меня с сомнением; я поднялся, запихивая куски хлеба под рубашку.

— Хватит с меня ваших оскорблений, мистер Эр, — сказал я. — Я не собираюсь быть объектом ваших упражнений. Всего вам доброго.

Когда я склонился в насмешливом поклоне, мистер Эр метнул на Джона такой сердитый взгляд, что последний пулей вылетел за дверь. Мистер Эр засунул руку в карман и вытащил тяжёлый кошелёк.

— Присядь-ка, Хитклиф. Довольно болтать ерунду, поговорим серьёзно. Тебе нужна работа, мне нужен слуга. Согласись, что золото, которое я тебе плачу, вполне способно позолотить случайное оскорбление, как ты это называешь, или шутку, как зову это я. Ну, сколько тебе надо в год?

Кошелёк был набит до отказа. Во дворе я видел великолепную карету с надписью «Эр», а теперь обратил внимание на роскошное убранство комнат. Всё это говорило о богатстве, мною ещё не виданном; в ту пору мои представления об изысканности ограничивались жилищем Линтона; возможность приобщиться к образу жизни, перед которым мои старые идеалы меркли, казалась заманчивой (при условии, что мне удастся это сделать без ущерба для себя). Я убедился, что легко могу управлять этим странным джентльменом. Почему бы не извлечь выгоду из его чудачеств? Он, без сомнения, постарается получить от меня дополнительные услуги, на которые я не согласен, но почему это должно волновать меня сейчас? В любом случае выбирать мне не приходилось. Возможно, причуды этого человека граничат с безумием, но разве моё состояние лучше? Обдумав всё хорошенько, я решил не отказываться от предложения. Соответственно, я запросил пятьдесят фунтов жалования — вдвое больше того, что Хиндли платил Джозефу. Мой собеседник засмеялся.

— Ну и жадина ты, Хитклиф! Осторожнее, не зарежь гусыню, которая несёт золотые яйца. Ты хмуришься — я понимаю, ты намерен торговаться до последнего. Но я тоже умею торговаться, тебе меня не одолеть. Давай пополам. Мы удвоим ту сумму, что ты назвал. Сотня фунтов, а не хочешь — не надо.

У меня, наверно, челюсть отвисла от удивления.

— Ха! Ты разинул свою жадную пасть, чтобы сожрать меня со всеми потрохами? Не выйдет! Я чувствую, как во мне просыпается шотландская кровь: тебе придётся довольствоваться меньшим. Что ты скажешь о двухстах фунтах и ни пенни больше?

Мне оставалось только громко рассмеяться. Физиономия у мистера Эра вытянулась.

— Ты, я вижу, наконец понял, как серьёзно обстоит дело. Но теперь уж поздно, когда доходит дело до торговли, ты мне в подмётки не годишься. Двести пятьдесят фунтов в год, плюс еда и одежда. Сдавайся, Хитклиф, я победил. По рукам и никаких обид!

Я протянул руку мистеру Эру. За такое жалованье я готов был сносить его насмешки, но про себя отметил, что за оскорбления ему придётся расплачиваться звонкой монетой.

4

Мы ехали в карете (той самой, которую я заметил во дворе гостиницы) в поместье мистера Эра, расположенное в семидесяти милях от Гиммертона в сторону Лондона. Представь те чувства, Кэти, которые я испытывал по пути туда: с каждой милей я удалялся от тебя, но может статься, что с каждой минутой приближалась наша встреча.

Я ещё не вступил в должность и не занял подобающего слуге места, поэтому ехал с комфортом в карете рядом с мистером Эром. Такое положение вещей вызывало у Джона недоумение и беспокойство (сам он ехал на облучке и присматривал за багажом). Каждые пять минут в окошко показывалась его красная рожа — он, вне всякого сомнения, рассчитывал увидеть меня сосущим кровь хозяина. Мне доставляло двойное удовольствие обмануть его ожидания и встретить его встревоженный взгляд с невозмутимым спокойствием. Могущественному человеку, которому он служил, от меня ничего не требовалось, и я мог разглядывать его сколько угодно: уставший после дурацких ночных бдений рядом со мной, он дремал и негромко похрапывал в углу кареты.

Мистер Эр был человеком среднего роста, атлетического сложения, широкоплечим, с тёмными волосами и смуглой кожей. Во сне на его лице, обычно то насмешливом, то суровом, проступило выражение глубокой печали. Сны ему снились нерадостные. Иногда карету сильно потряхивало, и он открывал глаза, временами погружался в ещё более глубокий сон, однажды пробормотал что-то, по-моему женское имя, но я не вслушивался. Если мне будет нужно что-нибудь узнать, я это узнаю, у меня впереди ещё достаточно времени, чтобы всё разнюхать.

Судя по одежде, он изображал из себя щёголя. Пока я мылся, он принял душистую прохладную ванну, сменил бельё и переоделся с головы до пят. Теперь его костюм являл собой весьма необычное зрелище — лимонного цвета перчатки и сюртук, узорчатый камзол, полосатый шёлковый шарф и трость эбенового дерева с золотой отделкой. Но, похоже, все эти дорогие шмотки его ни капли не волновали: когда мы присели у обочины подкрепиться, Джон нечаянно пролил ему на рукав немного красного вина, так он только промокнул пятно вышитым платком, даже не взглянув на него, и продолжал о чём-то говорить.

Я наблюдал за его манерами — его шутками, насмешками, повелительным тоном, — не зная, подражать ему или презирать. Мне необходимо стать джентльменом. Допустим. Для этого надо иметь подходящий образец. Вот и отлично — прямо передо мной сидел, развалившись, самый настоящий джентльмен и похрапывал во сне. Но смогу ли я смириться с тем, что мне придётся стать таким, как он? Нет, мне претила эта мысль, однако я решил, что не стоит торопить события, пока достаточно научиться держать себя в руках.

Ибо, хоть внешне я был невозмутим, душа моя пребывала в смятении. Какая-то часть моего сознания взвешивала и оценивала выгоды, которые можно было извлечь из странного предпочтения, оказанного мне мистером Эром, другая же часть ужасалась открывшимися новыми сведениями о моём происхождении и новым пониманием старых воспоминаний. А ведь я узнал малую толику всей правды, которая может оказаться в десять раз страшнее. Что же такого мог сделать ребёнок, почти младенец, чтобы его поместили в сумасшедший дом? Поступок должен быть воистину демоническим. А предыдущая ночь? Если бы я привёл свой план в исполнение — вошёл бы в это заведение, рассказал бы свою историю и начал наводить справки, служители тут же схватили бы меня и водворили на место, в мою клетку. И даже сейчас могу ли я быть абсолютно уверен, что меня не лишат свободы и средств к существованию, если кому-нибудь удастся проникнуть в мою тайну? Впрочем, опасность эта была совершенно ничтожной, поскольку даже сам я не часто забирался в эти глубины; мне ничто не угрожало до тех пор, пока я сам себя не выдам. Однако когда мы ехали через город, я отодвинулся подальше от окна.