Кортни Милан - Доказательство любви Страница 9

Гарет смахнул капли дождя с плеч и, вздохнув, огляделся. Он пробирался через кучи грязи и глины уже более получаса. Он промок до костей и, несмотря на яростные мысли и быстрый шаг, жутко замерз.

Неосознанно ноги привели его в ту часть Лондона, где жила мадам Эсмеральда. Улицы здесь были грязнее, чем в родном районе Гарета, коричневые ручьи окаймляли обильно покрытые лошадиным навозом камни мостовой. Однако квартал этот вовсе не относился к числу опасных. Жившим здесь семьям было далеко до респектабельности, но они стояли чуть выше черты бедности.

Он нашел ее окна. Почти у самого фундамента, под лестничным маршем. Они светились оранжевым светом, напомнившим ему о горячем чае и пылающем камине. Чувство гнева, горячее и нерациональное, поднялось в нем, когда он подумал, что она сидит в теплой, уютной комнате, а он рыщет под дождем, как какой-то грязный, мокрый африканский хищник.

Его реакция на нее была столь же нерациональной и нелогичной, как и сама мысль о гадалке, вопрошающей духов о грядущих событиях. Это было так же глупо, как и ее предложение посвататься к леди с фигуркой слона, вырезанной из кости. Так же необъяснимо, как отказ обманщицы взять несколько сотен гиней за ничегонеделание. Наверное, именно поэтому он направился к ее двери, тяжело ступая по холодной, мокрой лестнице, ведущей вниз.

У него внезапно возник образ того, как он спорит с ней, доказывает ей, объясняет сущность научных доказательств и доводов. Ему хотелось так же вышибить из нее дух своими словами, как это недавно сделала она с ним. Он мечтал, чтобы она почувствовала тот же дисбаланс, который сейчас ощущает он сам. Он надеялся победить, доказать ей, что она – не права, а он прав. Как глупо, как непродуманно, как…

Он постучал в дверь.

Он ждал.

Мадам Эсмеральда открыла дверь. Она держала в руках высокую свечу, пламя которой освещало ее лицо; он заметил, как расширились ее зрачки, когда женщина увидела, кто стоит на пороге. Она не произнесла ни слова – не пригласила его войти, просто встала в дверях и уставилась на него с нескрываемым любопытством.

На ней уже не было этого идиотского цыганского костюма. Напротив, ее фигура оказалась практически скрыта под простым темным шерстяным платьем. Лишь узкая полоска рубашки едва виднелась в горловине выреза. Эта деталь напомнила ему о дневном происшествии. О ее прекрасном, нежном теле, которое отделяло от его руки лишь два слоя одежды и немного проклятого воздуха. Комок застрял у него в глотке, темный туман окутал голову, затмив в сознании тщательно продуманную гневную филиппику.

Она обхватила себя рукой, словно это ей надо было защищаться от него.

– Знаете, как я докажу, что вы обманщица? – отрывисто бросил Гарет сиплым от волнения голосом.

Она продолжала с удивлением смотреть на него.

– Потому что вы не правы. Вы совершенно, абсолютно не правы.

Он попытался вспомнить заготовленную речь. «Наука – это поиск ответов. Именно это возвышает нас над теми, кто не задается вопросами».

Но прежде, чем начать, Гарет совершил колоссальную ошибку – он посмотрел в глаза мадам Эсмеральды. Он думал, что у нее черные глаза цыганки, но сейчас, с расстояния всего восемнадцати дюймов[4], при ярком свете свечи он понял, что на самом деле они насыщенно голубого цвета.

От этого простого наблюдения кровь отлила от головы. Вся его четко спланированная защита научного строя мышления мгновенно испарилась. Вместо этого Гарет шагнул ей навстречу. Он позволил защитной завесе упасть с его глаз, позволил ей увидеть, что за ад творится в его душе.

Она втянула воздух.

– Почему вы сказали, что я не права? – Ее голос задрожал на последнем слове.

– Я – не автомат. – Слова возникли откуда-то из самой его глубины, возможно из области солнечного сплетения, во всяком случае, за их появление явно не был ответственен полностью отключившийся разум.

Гарет шагнул еще ближе. Она по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, так же как и он не в силах отвести взгляд. Ее грудь поднималась и опускалась в соответствии с модуляциями ее голоса. Он чувствовал вкус ее дыхания, ловил губами его сладость.

Дотянуться и потушить свечу было действием, показавшимся ему актом самосохранения. Он надеялся избавиться от чувственных образов, прежде чем они охватят безумием его плоть. Гневное шипение, и свет растворился в его влажных пальцах. Ее глаза исчезли в плотной ночной темноте.

Но это не помогло. Он по-прежнему ощущал ее, чувствовал сладость ее дыхания на кончике языка. И уличный фонарь давал достаточно света, чтобы увидеть, как она облизывает губы. Жар охватил его.

– Я сделан вовсе не из дерева! – снова воскликнул Гарет.

На этот раз его рука дотянулась до теплой кожи ее щеки. И опять эта глупая женщина не отодвинулась, не скрылась прочь. Она даже не пошевелилась, когда он приподнял ее подбородок. Вместо этого ее губы сложились в нежное, робкое приветствие. Дыхание ее уст достигло его обоняния и уничтожило остаток разума. Прикосновения его пальцев, казалось, воспламенили ее плоть. Он наклонил голову, и ее губы оказались в соблазнительном дюйме от него.

– Однако более всего, – проговорил Гарет хриплым голосом, – будь я проклят, если позволю называть себя бесстрастным.

Глава 3

На мгновение Дженни провалилась в темноту, поэтому губы лорда Блейкли настигли ее. Мадам Эсмеральда отступила бы назад тот час же, когда он задул свечу. Мадам Эсмеральда никогда не позволила бы себе близкое соседство со столь яростной жаждой и желанием.

Если бы у нее было хоть пять минут, чтобы подумать, она непременно оттолкнула бы его. Ее личина, ее маска требовали такого поведения. Но ей была отведена лишь секунда, и ее мысли приняли совсем иное направление. Жар его пылающих губ. Вспышка, заставившая ее вздрогнуть, когда он коснулся ее щеки рукой, мокрой от дождя.

Но в большей степени нечто исконно женское в ней, жалкий бутон, которому она не давала распуститься долгие годы лжи и отрицаний, убедило ее остаться. Мадам Эсмеральда подавляла ее, ей были не нужны чувства. Присутствие этой проклятой мадам изгоняло любые более или менее человеческие контакты из ее жизни в течение многих лет. Дженни устала не обращать внимания на чувства.

Дженни осталась.

И даже больше чем осталась. Она сделала шаг вперед, привстала на цыпочки и оказалась в грубых объятиях лорда Блейкли. Он вовсе не удивился ее неожиданной смелости, граничащей с бесстыдством. Нет, его руки обхватили ее бедра, он поднял ее в своих объятиях и поцеловал.

Несмотря на контролируемую силу мощных рук, державших ее, их уста сомкнулись с потрясающей нежностью. Его губы медленно и нежно ласкали ее губы. Мягкий, чувственный укус, потом еще один. Манящий, притягательный. Так, будто он просто пил ее дыхание, пробовал ее губы.