Елена Арсеньева - Тайна лебедя (Анна Павлова) Страница 9

А Сен-Санс? Когда композитор Камилл Сен-Санс увидел своего «Лебедя» в исполнении Павловой, он добился встречи с ней и преподнес букет белых роз, среди которых была одна кроваво-красная. Павлова танцевала Лебедя в белоснежном одеянии с рубиновой брошью на груди – это была словно бы рана, нанесенная в сердце, она производила впечатление поразительное и нарушала то умиротворение смерти, которое Павлова изображала сначала, когда танец был только что поставлен. С алым пятном посреди белизны перьев смерть лебедя становилась гибелью, трагедией!

Сен-Санс сказал:

– Благодаря вам я понял, что написал прекрасную музыку! Боюсь, что мне уже не написать ничего, достойного стать наравне с вашим «Лебедем».

Знаменитый композитор и танцовщица встретились в 1913 году. Анна жила тогда в роскошном доме под названием «Айви хаус» – «Дом плюща» – в Англии. Балерина провела гостя к пруду. Там жили прирученные лебеди. К изумлению и даже ужасу композитора Анна вдруг бросилась к ним и принялась не то заигрывать, не то драться. Лебеди терпеливо переносили эту возню, и наконец один белоснежный красавец (сохранилось множество фотографий балерины с ним, его звали Джек) замер в ее объятиях, перевив своей гибкой шеей ее тонкую шею, прижав к ее щеке клюв и обнимая ее крыльями.

«Она и впрямь подобна лебедю!» – восхищенно подумал Сен-Санс.

Она и впрямь была подобна лебедю. Но лебеди – не только прекраснейшие из птиц. Это агрессивные, недобрые, хладнокровные птицы. Того, кто им не нравится, чужака, они способны заклевать до смерти, защипать клювами, забить крыльями. Они добры только со своими.

Они принимали Анну Павлову за свою, они смирялись пред нею, потому что она была такая, как они: нежная и свирепая, вспыльчивая и смиренная, добрая и беспощадная, прекрасная и жестокая. И точно так же, как они, она умело скрывала тайны своей натуры под восхитительным, невинным обликом.

Дирижер Уолтер Хайден очень хорошо знал Павлову, а главное – понимал так, как только артист может понимать артиста. Но при этом он еще и немного недолюбливал ее, что и придавало его безусловному восхищению необходимую объективность, хотя и не оттенок зависти, что непременно произошло бы, будь он женщиной… Так вот Хайден писал: «Тайна Павловой в том, что она была подобна динамо: постоянно отдавая энергию, возобновляла ее изнутри».

Perpetuum mobile[7]? Не только. Тайной этой балерины была непомерная, нечеловеческая гордыня – та самая, которая и сделала ее великой Павловой, божественной Павловой. Без этого «сокрытого движителя» никакой талант не превратится в гений, никакая энергия не поможет. А еще двигал ею крайний индивидуализм. В конце концов она поняла, что только тот может оставаться всегда первым, кто пустился в путь один.

Вот отчего в 1910 году в Лондоне она организовала собственную балетную труппу и с ее помощью постаралась воплотить свое личное восприятие прекрасного в балетном искусстве, оставив для Дягилева и Фокина лишь антрепризы. Но накануне…

Накануне она вернулась в Петербург, чтобы протанцевать «Аврору» в балете «Спящая красавица». Странное опустошение царило в ее душе. После пламени «Русских сезонов», после Парижа чудилось, будто она вернулась если не на кладбище собственных надежд, то уж точно – на развалины того волшебного замка, которым ей некогда виделся балет. Впервые она торопила действие – так хотелось уехать отсюда. Одиночество стало почти нестерпимым.

Нужно развеяться. Эта мысль для «монашенки Павловой» была чем-то таким новым, что ей стало тоскливо. Она давно завидовала исподтишка девочкам из кордебалета, для которых «развеяться» было так просто. А ей?..

Танцуя, она замышляла. Где «развеяться»? С кем? Не поехать ли в Москву, к Мордкину? Анна узнавала окольными путями: черная карета давно уже не встречает его. Загадочная женщина либо разлюбила танцовщика, либо уехала, либо, очень может статься, умерла. Так или иначе, Мордкин свободен. Хотя разве может быть свободен этот записной Казанова? Нет, вряд ли он ждет прежнюю пассию, Анну Павлову…

Когда в финальной сцене «Спящей красавицы» принц поцеловал Аврору, Анна с трудом удержалась от слез. Ну наконец-то все закончилось!

На сцену после спектакля подали такую корзину розовых и алых роз, что в зале воцарилось оцепенелое молчание. В уборной Анна взглянула на карточку – опять Виктор Дандре! Но на сей раз на мелованном кусочке картона приписано мелким, изящным почерком: «Позвольте увидеться с вами».

К цветам прилагался шелковистый, благоухающий футляр. Раскрыв его, Анна тихо ахнула: это был жемчужный фермуар баснословной роскоши и цены, вдобавок украшенный пятью бриллиантами.

Она закрыла коробочку и снова опустила ее в корзину. Сами по себе жемчуга и даже бриллианты ее волновали мало: вне сцены она не носила драгоценностей. Но ее забавляло надевать на спектакли не стразы, а настоящие камни, и чем дороже, тем лучше. Этот фермуар будет великолепно смотреться с костюмом Одетты… несмотря на то что невинная царица лебедей вряд ли носила драгоценности. Но коварная Одиллия уж точно носила. Хотя Одиллии не пойдет нежный жемчуг.

Снова открыла футляр. Слишком уж дорогое украшение, из мастерских знаменитого Фаберже! Жемчуг нужно вернуть. Просто так принять его невозможно. Это напоминает взятку. Вернее, выкуп. Или плату… за что?

Вернуть? Или… не возвращать?

Надо выслушать Дандре, узнать, чего он хочет. Поговорить с ним, в конце концов. Уж разговора-то он заслужил за годы возвышенного поклонения!

Анна переоделась, подождала немного – однако никто не рвался к ней, никто не просил принять. Театр затихал… Она вышла к служебному подъезду – и увидела неподалеку, за черной, изломанной линией кустов театрального скверика корпус автомотора. В то время это была роскошь – мало кому доступная, вызывающая роскошь, тем паче такой внушительный, серебристый «Кадилляк». Шофер в шлеме и очках сидел на своем месте, а около автомобиля, опершись на дверцу, стоял и курил высокий, очень красивый мужчина с голубыми глазами.

Знала, что ошибается, а все же вздрогнула: показалось, что это Михаил Мордкин. Но то был барон Виктор Дандре.

Анна улыбнулась ему, ответила на его почтительное приветствие, протянула руку для поцелуя… села в его авто и поехала вместе с ним в его особняк на Итальянской улице, где уже был сервирован ужин для двоих.

Потом она поражалась, каким образом Виктор, который вздыхал и томился по ней три года, понял, что именно сегодня она будет готова открыть ворота крепости победителю? Не иначе, ему подсказала любовь!

Анна пробыла в Петербурге еще полгода, и за это время их с Дандре связь стала не меньшей сенсацией, чем в свое время – роман Матильды Кшесинской и цесаревича Ники. Правда, без налета скандальности. Однако вскоре подошло время, назначенное для ее гастролей в Лондоне, и она уехала… заплатив двадцать пять тысяч рублей в качестве неустойки Императорскому театру за прерванный контракт.