Дмитрий Суслин - Королева Варваров Страница 9

Тяжелая, гнетущая атмосфера повисла в атрии Сабинов, как перед грозой. Клодий с ненавистью смотрел в глаза Сабине младшей. Та выдержала его взгляд. Насмешка и презрение ни на мгновение не покинули ее лица. Молодой человек застонал, и, повернувшись к друзьям, хотел было выбежать вон, но затем передумал и вновь обратился к Поппее. Губы его дрожали. Глаза горели огнем.

— Ты растоптала мою любовь, Поппея, — громким, но глуховатым голосом заговорил Клодий, сжав в невероятном усилии кулаки. — Ты неимоверно унизила меня. С этой минуты я вырываю тебя из моего сердца. Вряд ли на земле существует женщина более злобная, чем ты. Ты сказала, что даже раб тебе милее, чем я. О, боги, за что вы так караете меня? Я отвечу тебе тем же. Теперь даже рабыня будет для меня более достойной женой, чем ты.

Поппея расхохоталась громко и звонко. Ее смех разлетелся по всем уголкам атрия и заблудился между колоннами. Холодный мрамор растворил и поглотил его.

— Так иди же к своей рабыне, Клодий? — женщина наслаждалась мучениями своего бывшего друга детства.

— Зря смеешься, — Клодий даже задохнулся от ярости. — Ты думаешь, что это все пустые слова, но я докажу тебе…

— Чем ты это докажешь? — Поппея обвела всех присутствующих взглядом. — Мы все ждем от тебя доказательств.

— В знак своего презрения к тебе, я сам женюсь на рабыне, и она, а не ты получит счастье принадлежать мне! — крикнул Клодий.

Все замерли, услышав это. Даже Поппея на мгновение растерялась, но быстро взяла себя в руки.

— Пустые слова, — произнесла она.

— Нет, это не пустые слова! — ответил Клодий.

Кто-то из друзей попытался остановить его, но Клодий, ничего не замечая и не слыша вокруг, уронил шлем так, что тот звонко зазвенел, ударившись о мраморный пол, воздел руки к небу и начал торжественную речь, обращенную богам:

— Я, Марк Клодий Эллиан, перед богами в небе, перед людьми на земле, перед всеми, кто сейчас видит меня и слышит, жизнью своей клянусь, что не позднее чем через три дня, я буду женат на рабыне из своего дома и окружу ее почетом и уважением, подобающим моей супруге.

Клодий произнес клятву и замолчал, затем посмотрел вокруг. Десятки глаз изумленно смотрели на него. Поппея смотрела с тем же легким презрением, но в ее взгляде появилась растерянность. Друзья смотрели с недоумением и с нескрываемыми усмешками, но не злыми, а скорее удивленными.

Широко раскрыв глаза, смотрели на Эллиана рабы и рабыни Поппеи.

Гробовая тишина была нарушена одним из друзей Клодия, когда тот приказал одному из рабов поднять шлем и подать его хозяину.

— Ты горько пожалеешь когда-нибудь, — продолжал Клодий, — о том, что отвергла чистые чувства, верную любовь и вечную преданность. Пусть твоя красота и принесет тебе огромные богатства, может у тебя и будет власть, пусть даже над всем миром. Но то, что предлагал тебе я, ты не получишь ни от кого на свете и никогда. И надменность твоя когда-нибудь погубит тебя, Поппея Сабина.[7] Счастье в этой жизни ты не найдёшь. Прощай же. Больше, клянусь тебе, мы не увидимся.

После такого пророчества Клодий повернулся и выбежал из дома гордой римлянки, которая ценила в этой жизни совсем другие вещи, чем он. Друзья бросились за ним. Поппея проводила их взглядом и упала в кресло из кедрового дерева, на мягкие подушки. Рабыни бросились к ней.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Друзья догнали Клодия уже на улице. Он шел быстрым военным шагом. Молодые люди загалдели, обсуждая последний поступок приятеля. Одни одобряли его, другие ругали. Равнодушным не остался никто. Клодий не слушал их. В голове у молодого человека все пылало, и он еще не в состоянии был рассуждать здраво.

Быстро пробирался он сквозь толпу шумящих людей, не замечая их недовольных криков в спину. Как оказался в своем новом доме, Клодий и не помнил. Друзья, наконец, разошлись, и патриций остался один. Не раздеваясь, бросился он в постель, но сон не шел. Он сидел с каменным лицом и пустым взглядом смотрел он в потолок своей спальни, расписанной рукой умелого художника. Еще было светло, и с улицы доносился шум.

Неспокойное и не тихое это место — Палатин. Всегда толпится здесь неугомонный люд, стучат щитами преторианские отряды, гремят повозки и доносятся визгливые крики рабов, спешащих выполнить приказы своих владельцев. И постоянно музыка. Со всех концов улиц и переулков, до самого императорского дворца сотни музыкантов, певцов и танцовщиц развлекают народ римский. И никуда не скрыться от этих назойливых звуков. Клодий поморщился. Как не подходило это всеобщее веселье к его настроению.

В комнате раздался шорох.

— Это ты, мама? — спросил Клодий.

— Да, Марк, это я. Прости, что беспокою тебя.

— Что ты говоришь? — Клодий сел. — Разве ты можешь побеспокоить меня?

— Я знаю, что произошло, — сказала Бебия и коснулась золотистых волос сына. — Тиберий мне все рассказал. Тиберием звали одного из друзей Клодия, что был с ним у Поппеи. — Тебе очень тяжело? — спросила Бебия.

— Да.

Мать, как могла, стала утешать сына. Она стала уверять его, что тот выбрал невесту не стоящую его.

— Ты не смотри, — говорила она, — что Поппея строит из себя порядочную девушку. Тоже мне нашлась скромница. Весь город знает, как она проводит ночи и с кем. Ты бы опозорил себя, если бы стал ее мужем. Ты из рода Клодиев, где честь и порядочность всегда служили мерилом всего. К тому же говорят, что она собирается замуж за Руфия Кристина.

Клодий удивленно поднял брови.

— Но ведь он не молод, — сказал он. — И власти у него сейчас нет, бывший префект преторианской гвардии.

— Но два года назад у него была власть. — Возразила Бебия. — А тебя не было пять лет.

— Почти пять лет, — возразил Клодий и ласково ткнулся головой в материнские ладони. — Ладно, мама, хватит о ней.

— И то верно. — Бебия вздрогнула, словно о чем-то вспомнила: — Скажи это правда?

— О чем ты?

— Тиберий сказал, что ты собрался жениться на рабыне.

Клодий схватился за голову.

— О, Юпитер? — воскликнул он. — На меня словно безумие напало.

— Так, это действительно, правда?

— Да — Бебия тоже всплеснула руками.

— За что же ты караешь нас, Юнона? — воскликнула она. — Но я надеюсь, что этого не произойдет.

— Увы, мама.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Я поклялся богам и друзьям, что так будет.

— Да ты безумен!

— Да, тогда я был безумен.

— Но тогда, — обрадовалась Бебия, — клятва не считается раз ты был не в себе.

Клодий улыбнулся.

— Что ты, мама, разве боги смотрят в своем ли был человек уме или в чужом? — сказал он, поглаживая руки Бебии. — Они просто верят этой клятве и все. И не простит Юпитер, если я нарушу данное ему и остальным небожителем слово.