Клод Фаррер - Барышня Дакс Страница 9

Но господин Дакс сам претендовал на звание человека широких взглядов.

– Я больше, чем кто бы то ни было, уважаю, друг мой, то, что достойно уважения. Но вы увидите ее ханжество, которое послужит хорошим испытанием для вашего терпения. Я счел бы себя недобросовестным, не предупредив вас об этом…

Госпожа Дакс от злости даже положила вилку, чтоб более демонстративно пожать плечами. Доктор обеспокоился и постарался умилостивить ее:

– Ну, ну, госпожа Дакс, не сердитесь. Видите ли, когда все будут думать так, как я, вопросы веры не будут никого занимать!

Госпожа Дакс резко и ясно сформулировала:

– Друг мой, вы говорите, как по писаному. Но когда все будут рассуждать, как вы, тогда не будет больше глупцов, а это время еще не слишком близко. Вы человек достаточно развитой, чтоб обходиться без веры, а я – хоть и дура, и не образованная – тоже в душе обхожусь кое-как без нее. Но вы женитесь на девушке, которая еще слишком молода, чтоб здраво рассуждать; поверьте мне, позвольте ей ходить к исповеди: это избавит вас от целой кучи хлопот.

Барышня Дакс, опустив голову, молчала. Кроме того, никто не интересовался, что она могла бы об этом сказать.

– Каких бы лет ни была женщина, – отрезал господин Дакс, – она всегда почти настолько слаба рассудком, что нуждается в опекуне. Но у нее есть муж, который исполняет эту обязанность. Что же касается лживых ханжей, то они являются элементом вредным и, кроме того, унижают человеческое достоинство. Баррье, я не советовал бы такому серьезному человеку, как вы… – Господин Дакс принципиально не давал никому советов. – Но я на двадцать пять лет старше вас, и у меня есть тяжело доставшийся мне опыт супружеской жизни. Так вот! Будьте уверены, вы узнаете семейное счастье только в том случае, если воспитаете ум вашей жены и поднимете ее до себя. Она не хуже и не лучше всякой другой. Сотворите ее по образу и подобию своему. Будьте терпеливы и тверды.

Господин Габриэль Баррье согласился с ним, серьезно кивнув головой.

– Послушайте! – воскликнула госпожа Дакс. – Голубчик мой, женщина может быть такой и этакой, но изменить ее невозможно. Ваша жена такова, какова она есть: не слишком лукавая, довольно мягкая, но честная и хорошо воспитанная – воспитанная мною. Оставьте ее такой, какова она есть, и не мешайте ей жить спокойно. – Она бросила в сторону мужа презрительный взгляд. – Только те, кто сами потерпели неудачу, лезут учить других!

Когда госпожа Дакс волновалась, то у нее, несмотря на двадцать лет, которые она прожила вдали от родного юга, появлялись провансальские интонации, какие-то намеки на прежний ее южный акцент, и они сообщали лионской речи, протяжной и певучей, неожиданную остроту.

– Будьте спокойны, госпожа Дакс, – поторопился сказать доктор Баррье, – мы с Алисой прекрасно уживемся, и я готов держать пари на ваше путешествие в Швейцарию, что она будет совершенно исключительной хозяйкой.

Он остановился, чтоб окинуть льстивым взглядом сначала госпожу Дакс, потом господина Дакса, и закончил:

– У нее есть от кого унаследовать. Умиротворенные и принимая эту фразу каждый на свой счет, муж и жена более или менее успокоились.

Съели мороженое с вишнями, персики и громадные груши дюшес, которые в это самое утро прибыли из Италии, – подарок миланского компаньона. Лионская буржуазия умеет хорошо поесть. И обед кончился.

Пить кофе отправились в гостиную. Госпожа Дакс шла впереди, опираясь на предупредительно предложенную ей руку будущего зятя; за ним шел господин Дакс, положив руку на плечо Бернара; позади всех шла барышня Дакс.

VIII

– Алиса, сыграй что-нибудь, – распорядилась госпожа Дакс.

Алиса послушно села за рояль.

– Сигару, папаша Дакс, – предложил доктор. – Мы покурим в соседней комнате, под звуки какой-нибудь песенки.

Госпожа Дакс не терпела табачного дыма в гостиной.

Таким образом они разбились на две группы; они разбивались на две группы всякий вечер: женщины со своим роялем или рукоделием – здесь; мужчины с сигарой и коньяком – там, – совсем по-турецки: гаремлик и селямлик.[9] Так коротали вечера – по-мусульмански, если можно так выразиться, – часов до одиннадцати и позже. И только незадолго до прощания обе группы соединялись, чтоб поболтать, а потом церемонно проститься.

– Мадемуазель Алиса, – крикнул жених, закрывая дверь, – я весь превратился в слух. Что-нибудь веселенькое, хорошо?

Барышня Дакс стала перебирать ноты на этажерке. Там было не слишком много веселых пьес. Больше всего было романсов, арий из опер, отдельных избранных отрывков, медленных вальсов, – сентиментальной музыки. Классической музыки не было вовсе: семейство Дакс не любило классической музыки, и сама барышня Дакс предпочитала удобопонятные мелодии, «арии».

…Что-нибудь веселое? Барышня Дакс колебалась между галопом из «Миньоны»[10] и вальсом, так называемым «valse brillante»,[11] чье заглавие терялось среди завитков и росчерков: «Некогда или вечно». Но внезапно она остановила свой выбор на фантазии из «Мушкетеров в монастыре»,[12] которую она как раз разучивала в течение последней недели. Раздались звуки рояля.

Она недурно играла, барышня Дакс: приятный удар, осмысленная игра. Нет еще чувства, но нечто такое, что может стать чем-то когда-нибудь.

И полились арпеджио…

Рояль замолк. Во внезапно наступившей тишине барышня Дакс услышала через дверь голос своего жениха, громко и убежденно оканчивавшего фразу:

– Поймите, папаша, врач может менять место своего приема в районе полутора километров. Таким образом можно потерять только мнимых больных, а у меня на улице Президента Карно их нет, вернее сказать, их недостаточно много.

Голос внезапно замолк. Господин Баррье заметил, что музыка прекратилась. Он захлопал в ладоши с некоторым опозданием.

– Браво! Браво! Пожалуйста еще! Что-нибудь!

Барышня Дакс неподвижно сидела в задумчивости перед «Мушкетерами в монастыре»; руки ее были вялы, пальцы лежали на клавишах последнего аккорда.

– Ну? – резко сказала госпожа Дакс. – Другую пьесу?

Барышня Дакс кашлянула два раза и прошептала:

– Было бы куда приятнее, если бы мы сидели вечером в гостиной все вместе.

– Ты нездорова! – прикрикнула госпожа Дакс и дернула плечами. – Ты хочешь помешать им курить?

В десять часов господа Дакс и Баррье вернулись в гостиную. Доктор взглянул на часы.

– Пора попрощаться, – сказал он. – Завтра у вас будет трудный денек со всеми сборами к отъезду. Кроме того, порядочным людям время спать.

– Да, – сказал господин Дакс.