Анн Голон - Искушение Анжелики Страница 9

Когда Анжелика вошла, никто не пошевельнулся, но многие головы медленно повернулись в ее сторону, и глаза загорелись. Кивнув всем вокруг, она взяла две оловянные чарки с карниза над камином. Ей и Роз-Анн хотелось выпить немного свежего пива.

Но, чтобы подойти к бочке, нужно было потревожить индейского вождя. Закутавшись в расшитый плащ, тот покуривал, словно в дреме, у края одного из столов.

Она приветствовала его в подобающих выражениях на языке абенаков, с уважением, отвечающим его рангу, о котором свидетельствовали орлиные перья, воткнутые в его черный, с длинными косичками, шиньон.

Индеец, казалось, очнулся от своего дремотного сна и резко выпрямился.

Его глаза вспыхнули. Он смотрел на нее несколько мгновений с удивлением и восхищением, затем, прижав руку к сердцу, выставил правую ногу вперед и согнулся в безупречном придворном поклоне.

— Сударыня, как мне заслужить ваше прощение? — сказал он на безукоризненном французском языке. — Я так мало был готов к вашему появлению здесь. Разрешите представиться: Жан Венсен д'Аббади, сеньор Раздака и других мест, барон де Сен-Кастин, лейтенант короля в крепости Пентагует, поставленный здесь для управления его владениями в Акадии.

— Барон, я очарована встречей с вами. Я много слышала о вас.

— И я тоже о вас, сударыня… Нет, не нужно представляться. Я вас узнал, хотя никогда не видел. Вы прекрасная, необыкновенная мадам де Пейрак! Хотя я слышал много рассказов о вас, действительность намного превосходит то, что я мог себе представить… Вы приняли меня за индейца? Как объяснить вам мое неучтивое поведение? Увидев вас вдруг перед собою, поняв мгновенно, кто вы, и что вы здесь, я был поражен, потрясен и онемел, как те смертные, которых в их жалкой земной обители, повинуясь неизъяснимому капризу, посещают богини. Да, сударыня, я знал, что вы невероятно прекрасны, но не знал, что вы к тому же обладаете таким очарованием и приветливостью. Услышать из ваших уст слова индейского языка, который я так люблю, и увидеть вашу улыбку, озарившую вдруг это темное и грубое прибежище, — какое удивительное потрясение! Я никогда его не забуду!

— Теперь я вижу, сударь, что вы гасконец! — воскликнула она со смехом.

— Вы, действительно, приняли меня за индейца?

— Разумеется.

Она разглядывала его бронзовое лицо, на котором блестели совершенно черные глаза, его шевелюру.

— А теперь? — спросил он, сбросив красную, вышитую жемчугами и иглами дикобраза накидку. И предстал перед нею в голубом камзоле офицеров полка Кариньяна — Сальера, отделанном золотым сутажем, с жабо из белых кружев. Но только этот камзол представлял предписанную униформу. Что касается остального, то Сен-Кастин носил высокие гетры по-индейски и мокасины вместо сапог.

Барон подбоченился, упершись кулаком в бедро, с надменным видом молодого офицера королевской свиты.

— А так? Не похож ли я на примерного придворного в Версале?

Анжелика покачала головой.

— Нет, — сказала она, — ваше красноречие запоздало, сударь! В моих глазах вы вождь абенаков.

— Хорошо, пусть будет так! — сказал барон де Сен-Кастин с важным видом. — Вы правы. Он нагнулся, чтобы поцеловать ей руку.

Этот оживленный обмен любезностями и комплиментами по-французски происходил непринужденно в полной табачного дыма комнате. Сидящие за столом посетители и ухом не повели. Что касается нескольких индейцев, находившихся в зале, то они, занятые своими торговыми сделками, не обращали никакого внимания на эту сцену. Один из них при помощи магнита пересчитывал одну за другой иголки, второй пробовал лезвия складного ножа о край прилавка, третий, отступая, чтобы измерить кусок ткани, толкнул Анжелику и, недовольный, бесцеремонно отодвинул ее в сторону, дабы она ему не мешала.

— Пойдемте отсюда, — решительно сказал барон. — Рядом есть комната, в которой мы сможем спокойно побеседовать. Я попрошу старого Джозефа Хиггинса принести нам туда что-нибудь перекусить. Этот очаровательный ребенок — ваша дочь?

— Нет, это маленькая англичанка, которая…

— Тише! — резко прервал ее молодой гасконский офицер. — Англичанка!.. Если об этом узнают, то я не дам дорого за ее голову или, во всяком случае, за ее свободу.

— Но я выкупила ее должным образом у индейцев, которые взяли ее в плен, — запротестовала Анжелика.

— В качестве француженки вы можете позволить себе некоторые вещи, — сказал де Сен-Кастин. — Но, как известно, господин де Пейрак не имеет привычки выкупать англичан, чтобы затем их крестить. Это не нравится в высоких сферах. Потому не дайте никому заподозрить, что эта малышка — англичанка.

— Но здесь много иностранцев. Разве глава этой фактории не голландец, а его служащие не прибыли сюда, как мне кажется, прямехонько из Новой Англии?

— Это ни о чем не говорит.

— Но они здесь.

— На какое время?.. Поверьте мне, будьте осторожны. Ах, дорогая графиня,

— воскликнул он, снова целуя ей кончики пальцев, — как вы очаровательны и совершенно соответствуете той репутации, которая сложилась о вас.

— Я думала, что у французов мне создали скорее дьявольскую репутацию.

— Так оно и есть, — подтвердил он. — Дьявольскую — для тех, кто, как и я, слишком чувствителен к женской красоте… Дьявольская также для тех, кто… В конце концов, я хочу сказать, что вы похожи на вашего супруга, которым я восхищаюсь, и который пугает меня. По правде говоря, я оставил свой пост в Пентагуете и отправился на Кеннебек, чтобы встретить его. У меня есть для него важные новости.

— Что-нибудь плохое случилось в Голдсборо? — спросила Анжелика, побледнев.

— Нет, успокойтесь. Но я полагаю, что господин де Пейрак с вами. Я попрошу его придти к нам.

Он толкнул дверь. Но, прежде чем Анжелика, держа за руку Роз-Анн, успела пройти в соседнюю комнату, кто-то с шумом переступил порог главного зала и устремился навстречу барону де Сен-Кастину.

Это был французский солдат с мушкетом в руке.

— На этот раз так и есть, господин лейтенант, — простонал он. — Они разожгли костры под своими котлами войны… Я не ошибаюсь. Этот запах я узнаю среди тысячи других. Идите, идите, понюхайте!..

Он схватил офицера за рукав и почти силой вытащил на улицу.

— Понюхайте! Понюхайте! — настаивал он, выставив свой длинный, вздернутый нос, который придавал ему вид ярмарочного клоуна. — Как это пахнет?! Это пахнет маисом и вареной собакой. Правда? Вы не чувствуете?

— Это пахнет столькими вещами, — бросил де Сен-Кастин с брезгливой миной.

— Нет, меня не обманешь. Когда так воняет, это значит, что там, в лесу, они пируют, прежде чем отправиться воевать. Они едят маис и вареную собаку! Чтобы придать себе смелости. И еще они пьют воду сверх всякой меры, — добавил он с выражением ужаса, который еще больше расширил ею выпученные глаза встревоженной улитки.