Барбара Картленд - Слушай свою любовь Страница 9

И теперь Гарри окончательно уверился, что результат этих усилий понравится любому, даже Иглзклифу.

Однако маркиз не стал хвалить его. Он лишь спокойно произнес:

— Мне нравится эта комната. Сомневаюсь, чтобы кто-то из моих гостей оказался страстным книголюбом, поэтому оставлю ее за собой.

Дворецкий, следовавший за Иглзкпифом и Гарри на почтительном расстоянии, приблизился к ним со словами:

— Милорд, мистер Дальтон предполагал, что именно таковым будет ваше желание, и распорядился поставить в углу поднос для вина. Разрешите налить вам бокал шампанского?

— Благодарю. — ответил маркиз. Джарвис поспешил за вином.

— Если я пока не нужен вам, милорд, — сказал между тем Гарри, — разрешите удалиться. Мне нужно еще за многим проследить.

— Вы установили сцену так, как я просил?

— Конечно, — молвил Гарри, — и я надеюсь, милорд, что вы останетесь довольны результатом.

— Тогда не стану вас задерживать, Дальтон. Гарри заставил себя изобразить вежливый поклон и исчез.

Он шел по коридору, чувствуя, как в нем закипает ненависть к Иглзклифу.

Ну что стоило этому напыщенному маркизу сказать хотя бы пару слов благодарности!

Гарри прекрасно понимал, что творит чудеса в своей непростой работе.

«Никто бы не смог сделать так много за столь малое время», — злился он.

А затем рассмеялся, осознав, что требует благодарности всего лишь за добросовестное выполнение своей работы.

«Если он получит от этого столько же удовольствия, сколько я, — решил Гарри, — значит, ему повезло».

Откровенно говоря, молодой человек с просветленной душой наблюдал, как его фамильный дом восстает из руин, превращаясь в произведение искусства.

«Беда в том, — думал он, подходя к банкетному залу, — что все это великолепие пропадет зря. Ведь оно досталось человеку, развращенному своим немыслимым богатством, и кучке невежественных девиц, способных оценить только блеск драгоценностей, повешенных им на шею любвеобильными поклонниками».

Но, войдя в банкетный зал и увидев, как безвкусно расставлены цветы, принесенные садовниками, он вновь увлеченно занялся своей работой и позабыл на время о личных обидах и неприятностях.

Весь день Антея упражнялась на спинете, перевезенном в Дауэр-Хаус из Квинз Ху.

Инструмент принадлежал еще ее бабушке.

Он прекрасно вписался в интерьер, но играть на нем было весьма затруднительно.

Антея не переставала мечтать о настоящем фортепьяно, таком, о каких лишь читала.

Неужели когда-нибудь она сможет позволить себе столь замечательное приобретение?

Ей так хотелось ощутить под пальцами клавиши современного инструмента!

У мистера Мелдозио было фортепьяно десятилетней давности.

Он объяснил девушке, как далеко ушла вперед техника, насколько в нынешних моделях улучшилась конструкция и стал богаче звук.

Мистер Мелдозио всегда разрешал Антее музицировать, когда у нее выдавалась свободная минутка.

Он и сам играл ей и, хотя девушка вряд ли это осознавала, относился к ней словно к одной из своих учениц.

— Я с такой радостью прихожу сюда! — призналась она две недели назад, в последний свой визит.

— И я очень рад видеть вас здесь, — ответил мистер Мелдозио. — Как жаль, что вы родились в знатной семье! В противном случае вы наверняка стали бы великой пианисткой и люди толпами ходили бы на ваши концерты.

Антея рассмеялась.

— Бы мне льстите! Конечно, мне приятно слушать ваши слова, но я знаю, все это преувеличение. Я никогда не смогу играть так же прекрасно, как вы.

— Технически — да, возможно, — согласился он. — Но в вашем исполнении есть нечто такое, чему нельзя научить и чего нельзя достичь никакими упражнениями.

— Что же? — удивилась девушка.

— Вы играете сердцем, мисс Антея, а для музыки это главное.

Он немного призадумался.

— Нет, пожалуй, я не совсем прав. Вы играете не сердцем, а душой, а это большая разница. У вас дар от Бога. Вы подобны ангелу.

— Еще чуть-чуть, и я возгоржусь! — захохотала Антея. — Если у меня и есть так называемый «божественный дар», то лишь потому, что вы разрешаете мне играть на вашем чудесном фортепьяно и учите меня музыке. Думаю, я никогда не смогу в полной мере выразить вам мою благодарность.

Покинув мистера Мелдозио, Антея вновь и вновь возвращалась мыслями к его словам и в конце концов пришла к выводу, что он явно преувеличивает ее талант, поскольку он иностранец.

Однако неоспоримым фактом являлось то, что она не представляет своей жизни без музыки.

Делая что-нибудь по дому, она напевала про себя рождавшиеся в ней странные мелодии.

На улице ей их нашептывал ветер.

Часто, когда она в одиночестве каталась на лошади по парку, ей казалось, будто копыта отбивают ритм песни, звучавшей в ней.

Встав из-за спинета. Антея подумала, что, возможно, ей следовало бы зайти к мистеру Мелдозио и поиграть на его фортепьяно.

Но времени на это уже не оставалось.

Мелдозио жил на другом конце деревни, и она могла утомиться от такой прогулки перед вечерним выступлением.

А ей хотелось показать лучшее, на что она способна, и никоим образом не подвести брата.

Весь день няня приводила в порядок единственное выходное платье Антеи, которое пошила не так давно своими руками.

Это платье из белого муслина, с оборками вдоль глубокого выреза и по подолу, никак нельзя было назвать вечерним.

Антея надевала его, когда ужинала дома вместе с братом.

Чтобы оно выглядело понаряднее, нянюшка добавила к нему голубой пояс от платья леди Колнбрук.

Голубой цвет очень шел к глазам Антеи.

В первый момент нянюшка пришла в ужас от одной только мысли, что Антея появится в Квинз Ху, когда там будет маркиз.

Но узнав, что делается это исключительно ради Гарри, она вынуждена была признать — это единственный выход.

Нянюшка обожала своего воспитанника. Она пришла в дом в качестве помощницы няни, когда леди Колнбрук родила Гарри.

А через пять лет, когда на свет появилась Антея, старая няня уволилась, и ее заменила нянюшка Элпен.

Одной из причин этого послужило стесненное финансовое положение семьи.

После смерти леди Колнбрук дела шли все хуже и хуже, и вдовцу поневоле пришлось уменьшить количество слуг.

Нянюшка же успевала присматривать за всем подряд.

Ее присутствие благотворно сказывалось на существовании домочадцев.

Няня очень любила «ребятишек», как до сих пор называла их, преданность ее не знала границ.

И Антея, и Гарри даже представить себе не могли жизнь в родительском доме без своей нянюшки.

Хотя она не меньше других была потрясена преображением Квинз Ху и считала своего «малыша» настоящим гением, ее по-прежнему возмущало притворство Гарри.