Барбара Картленд - Страсть и цветок Страница 9

Это было произнесено с такой силой убежденности, что мисс Андерсон сочла за лучшее не продолжать разговор.

Они молча проследовали мимо Елисейских полей и через некоторое время подъехали к небольшому, окруженному со всех сторон садовыми деревьями домику, что стоял на границе Булонского леса.

Крохотный, серого неприметного цвета, с деревянными ставенками, он походил на домик из какой-нибудь детской сказки.

Локита шагнула вниз и, открыв железные ворота, устремилась по миниатюрной подъездной аллее, ведущей к дверям дома.

Не успела она добежать, как двери открылись и на пороге показалась пожилая горничная в белом накрахмаленном чепце и фартуке.

— Все прошло успешно, мадемуазель? — спросила она с улыбкой.

— Успешно как никогда, Мари! Ни разу не слышала, чтобы публика поднимала столько шуму!

— Завтра газеты опять начнут вас расхваливать. — Мари смотрела на нее с нескрываемым восхищением.

Локита, однако, уже не слушала.

Сняв с себя бархатный плащ, она бросила его на один из стульев, стоящих в крошечной зале, и прошла в гостиную, пока мисс Андерсон о чем-то говорила с Мари.

Быстро, встав спиной к двери, опустила она карточку князя за корсаж своего платья. Почувствовав, как та коснулась ее груди, она тут же спросила себя, отчего ей так захотелось сохранить ее.

Она объяснила это тем, что карточка — русская, а все так или иначе связанное с Россией не оставляло ее равнодушной.

Гостиная была полна цветочных ароматов. То были не экзотические растения из теплиц, которыми была заставлена ее гримерная, то были цветы, сорванные в саду или в деревенских полях, куда отправлялись они вместе с мисс Андерсон на прогулки.

Проходя через комнату, Локита уловила благоухание цветущей сирени, что стояла в вазе на угловом столике, и нагнулась к веточке, чтобы втянуть в себя ее нежнейший аромат.

— Ты, должно быть, проголодалась. — В дверях появилась мисс Андерсон. — Мари уже несет в столовую ужин.

Локита повернулась к ней:

— Иду, Энди. Но сейчас мне больше хочется пить, чем есть.

Сделав несколько шагов, она вновь ощутила прикосновение карточки князя и задумалась над тем, какие чувства могли посетить его, когда он обнаружил оставленные в ее гримерной белые орхидеи, а в конторке у смотрителя — драгоценную бабочку, стоившую ему, по-видимому, баснословной суммы.

Оказавшись в гримерной, князь с мгновение разглядывал расставленные в ней цветы.

Поначалу он решил, что его орхидей здесь нет, но вдруг заметил их стоящими на туалетном столике.

Он тотчас сообразил, что время упущено и что Локита, вопреки уверениям смотрителя, покинула театр.

За наполовину отдернутой драпировкой он разглядел белое платье, в котором она появилась на сцене, а внизу, под вешалкой, — пару крохотных серебристых сандалий, совсем недавно облегавших ее ступни.

Он вышел из ложи в то самое мгновение, когда она покидала сцену, но людская толчея помешала быстрому продвижению, и теперь он уже не сомневался, что на какие-то считанные секунды разминулся с ней.

Будучи частым гостем за кулисами театров, князь поразился необычному ощущению, которое вызывала у него эта гримерная.

Мгновение он не мог взять в толк, в чем же состояло отличие: ведь гримерные всех театров почти неразличимы меж собой.

Потом он сообразил, что не замечает на туалетном столике обычного ассортимента из флаконов с духами, стеклянных баночек с косметическими мазями, пудрой, румянами, гримом — со всеми столь знакомыми ему милыми мелочами.

Не видно было газетных вырезок, которые обычно закрепляют под оправой зеркала или клеят на стены. Не было и разнообразных амулетов: заячьих лапок, косточки цыпленка, медальонов; не было ни одной куклы, которыми многие актрисы так любят украсить свои гримерные и постели.

Князь вдруг понял, что, не считая кисточки и гребешка, личные вещи здесь вообще отсутствуют.

Он не ошибся, подумалось ему, когда предположил, что Локита вовсе не пользуется косметикой, и все же трудно было поверить, что женщина, связавшая жизнь с театром, располагает столь скудным количеством личных аксессуаров.

Именно тогда, разглядывая ее туалетный столик, он и обратил внимание на посланную им корзинку с орхидеями.

Пусть Локита оставила ее, подумал он, однако в компании этих звездчатых орхидей, что с такой тщательностью он подбирал, все остальные цветы казались низкосортными и вульгарными.

Заглянув в корзинку, в которой были расставлены его цветы, он выяснял, что там недостает двух вещей: белой бархатной коробочки и его визитной карточки.

— Итак, она забрала их!

Когда он спустился по лестнице и подошел к смотрителю, на устах его играла удовлетворенная улыбка.

— Мадемуазель Локиты там нет, — сказал он.

— Да, месье, она вышла из театра через несколько секунд после того, как вы пошли ее разыскивать. Вы, наверное, разминулись с ней в коридоре.

— Быть того не может!

— Мадам Андерсон оставила вам эту коробочку, месье. Она велела передать, что мадемуазель Локита считает этот подарок для себя оскорбительным.

Князь нахмурился, взял коробочку, сунул ее в карман и, не сказав ни слова, вышел на улицу.

Он пребывал в полной уверенности, что его дар — вкупе с цветами, которые он выбирал с такой дотошностью — будет принят. Он не мыслил иной судьбы для подаренных им вещей.

В прошлом ему не раз приходилось добиваться благосклонности актрис, в том числе балерин из труппы русского Императорского театра. Лишь немногие из них пытались принять на себя роль эдакой неприступной крепости, но женщину, которую нельзя было бы завоевать при помощи бриллиантов — особенно когда те достаточно крупные и дорогие, — встречать ему доселе не доводилось.

К своему же немалому удивлению, на обратном пути из театра князь стал склоняться к выводу, что избрал неверную тактику.

Локита, несомненно, настолько не похожа на обычную артисточку, что предложение подарка, олицетворяющего блеск и славу этого мира, такому совершенному, сотканному из эфира существу и впрямь, пожалуй, можно расценить как оскорбление.

«Я должен был действовать не так неуклюже», — укорял он себя.

Все еще хмурясь, он вошел в Английское кафе, где у него была назначена встреча с лордом Марстоном.

Меж ними было достигнуто соглашение, что если, как то с уверенностью предвкушал князь, Локита явится на ужин вместе с ним, его друг немедля ретируется; теперь же лорд Марстон, не скрывая довольной усмешки, посматривал на князя, садящегося к столику в одиночестве.

— Сдается мне, она не захотела с тобой ужинать? — осведомился он.