Джоржетт Хейер - Черная моль Страница 9

Глава 3

Уинчем!.. Величавый старинный дом с высокими стрельчатыми окнами, высокими каменными террасами, затененными плющом; дом, окруженный лужайками, сбегающими с одной стороны к реке, что извивается и бормочет на своем пути под нависающими над водой деревьями и ясным голубым небом и бежит все дальше, омывая валуны и скалы, такая чистая и прозрачная, что на самом дне ее можно разглядеть мириады камушков.

А с другой стороны раскинулись бархатистые лужайки, переходящие во фруктовые сады и тихие заливные луга.

По обеим сторонам дома располагались террасы, такие белые в ярких лучах солнца, с каменными ступенями, сбегающими к миниатюрному озеру, где растут водяные лилии и постоянно шныряют взад-вперед серебристые мальки.

Сад расчерчивали вымощенные плитами дорожки, огибая пестрые цветочные клумбы и мрачные старые деревья, простоявшие здесь, казалось, целую вечность. По другую сторону реки раскинулся манящий прохладой лес, словно ковром, устланный мягким темно-зеленым мхом, в котором по весне цвели примулы, и листва у деревьев здесь была такая густая, что солнечный свет проникал лишь неровными пятнами.

По стенам террасы вились розы — желтые и красные, розовые и белые — и перекидывали свои гибкие побеги через парапет. Затем они карабкались выше, по стенам дома, где смешивались с пурпурным клематисом, жасмином и жимолостью. Воздух был насыщен тяжелым смешанным ароматом всех этих цветов, а с клумбы внизу растекалось по всему саду дивное благоухание лаванды.

Казалось, старый дом пребывал в дремоте, купаясь в жарких лучах солнца. И если не считать павлина, горделиво распустившего перья по ступеням террасы, никаких признаков жизни здесь больше не наблюдалось…

Это место служило пристанищем многим поколениям Карстерсов. Один граф сменял другого и царил во всем своем великолепии, но только теперь ни одного графа здесь не осталось. Никто не знал, где он. Уже минул месяц с тех пор, как умер старый Карстерс, но старший его сын, которому полагалось занять его место, отсутствовал. Его не было вот почти шесть лет и никто не осмеливался даже шепотом упоминать о нем, ибо он опозорил это имя и старый граф вышвырнул его вон из дома и запретил даже вспоминать о нем. Но бедняки в округе хорошо помнили молодого графа. И рассказывали настоящие легенды о его безрассудной храбрости, его доброй улыбке и ловкости, его простосердечии, щедрости и веселом нраве. А какой же наездник он был! Видели бы вы, как он держался в седле!.. А какой фехтовальщик! Помните, он как-то дрался с молодым мистером Уэлшем, вон там, и за этим их поединком наблюдала вся округа? О, мастер Джек был хорош! Помните, как он одним ударом выбил шпагу из рук мистера Уэлша, а потом стоял и ждал, пока тот ее не поднимет? И как сверкали при этом его глаза, и как он рассмеялся, просто так, без всякой причины, от полноты бытия?..

Они были готовы бесконечно рассказывать о нем разные истории, и старики трясли головами, и вздыхали, и говорили, что мечтают увидеть его снова. А потом тыкали пальцами в господский дом и многозначительно пожимали плечами. Да кому нужен такой хозяин, как мистер Ричард? Уж во всяком случае, не им. Нет, вообще-то хозяин он неплохой и человек добрый, но им, видите ли, подавай только мастера Джека, который умел так заразительно смеяться и отпускать одну шутку за другой и никогда не ходил с кислым видом, как этот самый мистер Ричард.

Находясь в доме, Ричард Карстерс часто расхаживал по библиотеке, изредка останавливаясь, чтоб взглянуть на портрет брата, висевший над письменным столом. Художнику удалось передать выражение этих синих глаз и они улыбались Ричарду, как некогда в прошлом, — столь же весело и одновременно вопрошающе.

Ричарду исполнилось двадцать девять, но выглядел он раза в два старше. Он был довольно худощав, на не лишенном приятности лице залегли глубокие морщины. Серые глаза глядели встревоженно, даже как-то загнанно, а рот, хоть и красиво очерченный, выдавал слабоволие. Одевался он строго и не броско, без всякой претензии на элегантность, что отличала его костюмы шесть лет назад. Он носил черное одеяние в знак траура по отцу и оживляло его лишь кружевное жабо, отчего лицо выглядело еще старше. В нем не усматривалось и тени мальчишества, свойственного брату; даже улыбка казалась вымученной и усталой, а в смехе редко звучало искреннее веселье.

Он достал хронометр, сверился с часами на камине. Потом подошел к двери, нервно отворил ее и прислушался.

До него не доносилось ни звука. И он снова заходил по комнате в ожидании, когда зазвонит колокольчик. Но он не зазвонил, вместо этого в коридоре послышались чьи-то шаги и в дверь постучали.

Ричард двумя шагами пересек комнату и распахнул дверь. На пороге стоял Вобертон.

Ричард схватил его за руку.

— Вобертон! Наконец-то! Я жду уже больше часа.

Мистер Вобертон высвободил руку и поклонился.

— Сожалею, но я никак не мог появиться раньше, сэр, — чопорно ответил он.

— Не сомневаюсь, вы сделали все, чтоб поспеть вовремя. Входите, сэр.

Он ввел адвоката в библиотеку и затворил дверь.

— Присаживайтесь, Вобертон, присаживайтесь. Вы… нашли моего брата?

Вобертон отвесил еще один поклон.

— Да, я имел счастье видеть его светлость, сэр.

— Здоров ли он? В добром ли расположении духа? Наверняка изменился, да? Состарился или…

— Нет, его светлость не сильно изменился, сэр.

Ричард едва не притопнул ногой в нетерпении.

— Ну же, Вобертон, не томите! Расскажите все по порядку. Что он сказал? Возьмет ли годовой доход? Станет ли…

— Его светлость, сэр, сперва брать ничего не хотел. Но по зрелом размышлении он… э-э… согласился принять свою долю, долю старшего сына. А годовым доходом от именья просил распоряжаться вас по собственному усмотрению.

— Ага! Но вы сказали ему, что я не тронул ничего из того, что ему принадлежит?

— Я пытался убедить его светлость, сэр. Однако безрезультатно. Он желает, чтоб вы распоряжались Уинчемом по своему усмотрению.

— Я не притронусь к его деньгам!

Вобертон еле заметно пожал плечами.

— Воля ваша, сэр…

Что-то в его учтивой интонации заставило Ричарда, стоявшего возле стола, поднять глаза на адвоката. В глазах засветилось подозрение. Но тут Вобертон продолжил:

— Думаю, что могу успокоить вас, мистер Карстерс: положение его светлости не столь уж плохо. Средств достаточно.

— Но… но он же живет… грабежами!

Вобертон сложил колечком тонкие губы.

— Разве нет? — настаивал Карстерс.