Лиз Карлайл - Добродетельная женщина Страница 9

Но жизнь, как правило, несправедлива, и не стоит тратить время, жалея о былом. Дженет резко высвободилась из объятий брата.

— Бывали ли у тебя минуты, Дэвид, когда ты ощущал себя счастливым? Что для этого нужно, ты можешь мне сказать?

Он прижался к спине сестры грудью и опустил подбородок на ее макушку. Ему было страшно взглянуть ей в глаза.

— Ах, Дженет, — произнес он тихо, с отчаянием, — если бы я это знал!

В библиотеке стало тихо. Дэвид слышал только ритмичное дыхание Дженет, а та стояла не шевелясь, грустно размышляя о судьбе брата.

Ну, зачем она его терзает? Ведь ей хорошо известно, почему он не хочет жениться. Его поместья, титулы и даже сама его кровь — все это чужое. Он не Делакорт! Он никто. Не благородный, не титулованный и никем не уважаемый. Впрочем, последнее — его собственная вина.

И все же, как он объяснит столь позорную родословную своей будущей жене? А вдруг после этого она откажется выйти за него замуж? Или разгласит его тайну? Но еще хуже жениться, скрывая от избранницы правду своего происхождения.

Однажды он уже вляпался в историю — в результате досадного недоразумения его чуть не заставили идти под венец. Но и сам он поступил нехорошо, предложив девушке руку и сердце, скрыв от нее свою биографию. Ведь если бы она вышла за него замуж, ее дети унаследовали бы его кровь.

В конце концов, Дэвид с той девушкой расстался, несмотря на искреннее желание загладить свою вину. Оба они стали жертвами дурной шутки, и Сесилия вовсе не хотела выйти за него замуж. Уолли Уолдрон получил от Дэвида таких тумаков, что еле остался жив. Несмотря на все обстоятельства их знакомства, Дэвид продолжал добиваться расположения Сесилии, но все его усилия были тщетны: девица оказалась злопамятнее и непреклоннее, чем он надеялся. В ответ на предложение руки и сердца она оскорбила Дэвида и выставила его на всеобщее осмеяние.

Хорошо хоть, что он избежал тюрьмы… и впредь стал осторожнее.

Брату уже исполнилось тридцать два года. Он и сам прекрасно понимал, что в его жизни не хватает очень многого, а с тех пор, как Дженет вторично вышла замуж, он и вовсе словно потерял почву под ногами.

Уединившись в загородной усадьбе с любимым мужем, Дженет, наконец, обрела подлинное счастье и создала замечательную семью, однако Дэвид лишился в ее лице самого верного друга, морального компаса и единственного человека, который был ему действительно небезразличен. В напрасной попытке избавиться от гнетущего одиночества и тоски он прибегал к всевозможным — не всегда благопристойным — увеселениям.

Дэвид всегда прислушивался к словам Дженет. Вот и сейчас он сознавал, что она права: ему действительно пора остепениться — нельзя же всю жизнь порхать по чужим гостиным… и менее приличным местам. Есть риск потерять великосветский лоск в бесконечных загулах и в результате стать никому не интересным.

Между тем он не видел впереди никакого просвета, как будто какие-то таинственные, непостижимые силы воздвигли перед его носом невидимую стену. К кому обратиться за советом? Только не к Дженет: она и так уже незаслуженно корила себя за ту неразбериху, что творилась в его судьбе.

И не к матери. Если она узнает всю глубину его несчастья, это может стать для нее ударом, от которого ей будет трудно оправиться. Может, к Коулу? Но в минуты откровенности с самим собой Дэвид понимал, что отчаянно завидует зятю.

Завидует его спокойной уверенности и сдержанности. Тем не менее, Дэвиду часто хотелось поговорить с Коулом — не о бегах, не о гончих собаках и не о погоде, но проклятая гордость сковывала его уста.

Мысленно вздохнув, он слегка отодвинулся от сестры. Какой толк предаваться печальным размышлениям?

В этот момент дверь распахнулась, и вошла няня. Вслед за ней в комнату хлынула стайка маленьких девчушек, окружив ноги Дэвида пеной белых ночных сорочек.

— Дэвид, Дэвид! — шестилетняя Арабелла, обхватив его бедро, подняла кверху хорошенькое личико. — А мне выдлали дуб! — объявила она, тыча пальцем в щербатый рот. — Дашь мне за это гинею?

Арабелла была точной копией Дженет — те же длинные черные локоны, те же лучистые глаза.

— О Боже, какая же ты жадина, крошка-шотландка! — воскликнул Дэвид, подхватив ее на руки и подняв высоко в воздух. Не успел он поставить Арабеллу на пол, как по его ноге уже стала карабкаться Давиния. Эта девочка походила на отца: пышная копна русых волос, блестящие золотисто-карие глаза. Дэвид повалился в ближайшее кресло, увлекая за собой обеих племянниц.

— Белла плакала, когда ей выдирали зуб, — прощебетала четырехлетняя Давиния, забираясь ему на колено.

— И вовсе я не плакала! — возмутилась Арабелла, сердито взглянув на сестренку.

— Плакала, плакала! — не унималась Давиния. Она обворожительно улыбнулась Дэвиду и приблизила губки к его уху. — Ты привез мне пони?

Крошка Фиона осталась одна посреди комнаты. Досадуя на то, что все ее бросили, она плюхнулась на попку и громко заревела.

— Давиния! — укоризненно остановила дочку Дженет, нагнувшись, чтобы поднять Фиону. — Хватит сочинять! И не вымогай подарки у крестного!

— Тихо! — прошептал Дэвид Давинии. — Чуть-чуть помолчи. Давайте-ка все вместе сядем на диван. Мама хочет рассказать вам на ночь очередную сказку.

— Правда? — ехидно спросила Дженет, подбрасывая Фиону на коленях. — И какую же сказку я хочу рассказать?

Дэвид обнял одной рукой Давинию, другой — Арабеллу.

— Как, неужели ты забыла, милая? Про одну чересчур любопытную маленькую девочку, которая все время совала свой нос в чужие дела, и ей его, в конце концов, оторвали.

— О! — обрадовалась Арабелла. — Это, наверное, очень интересная сказка!

Экипаж лорда Уолрафена подкатил к Портленд-плейс и резко свернул в Парк-Кресент — ровно за две минуты до назначенного часа. Сесилия, стоя в вестибюле, смотрела, как по лесенке спускается лакей Джайлза. Волосы ее были безупречно уложены, голубое шелковое платье тщательно отутюжено.

Когда Джайлз вышел из кареты, сердце графини Уолрафен окончательно упало. Втайне она надеялась, что сегодня вечером он не сможет поехать вместе с ней на вечер к Роулендам. В конце концов, она вдова и не нуждается в провожатых! К Джайлзу она питала искреннюю симпатию: за маской холодного светского лоска скрывалось, в сущности, доброе сердце. Он приложил немало усилий, заботясь о ее благополучии. Уолрафен был из тех мужчин, с которыми женщине спокойно и надежно. Но почему в его присутствии у Сесилии иногда возникало чувство неловкости?

Тем временем Джайлз уже поднимался на крыльцо. Выглядел он великолепно: свободный черный плащ модного покроя, густые черные локоны, еще влажные после ванны, строгий, но элегантный вечерний костюм. Сесилия вздохнула. По крайней мере, Джайлз охотно помогал ей в благотворительной работе… хоть и поругивал ее за то, что она ездит в Ист-Энд. Сегодня вечером по пути к Роулендам им надо будет многое обсудить.