Анастасия Туманова - Княжна-цыганка Страница 90

– Спасибо, родной, спасибо… – прошептала Дина, обнимая смущенного казака за шею и целуя в шершавую небритую щеку. – До конца дней своих за тебя бога молить буду… Ты, верно, попал к красным по недоразумению? Тебя заставили?

– Никак нет, сам пришел, – усмехнулся Гулько. – Они ж землю обещали, барышня, так чего ж было не пойти? Кабы не господин полковник, я б у них и по сей день воевал. Только ж я Зураба Георгича бросить не мог, за мной должок был. Он меня еще в Пруссии, на Мазурских, из атаки на себе вынес. А допрежь, пока я у него в денщиках бегал, он мне ни разу сапогом в зубы не сунул. И ни на одного солдата ни в жисть голоса не поднял, а другие-то охвицеры вы б слыхали как!.. Так что вот такие дела, барышня…

Он обстоятельно скрутил козью ножку, насыпал махры, прикурил от мигающей свечи. Дина молча смотрела на него.

– Про вас-то Зураб Георгич завсегда помнил, – помолчав и глядя через плечо Дины в черное окно, произнес Гулько. – Сколько раз мне говорил, что, мол, в Москве у него жена осталась, Дина, цыганка-певица, лучше которой на всем свете нету… и что он ночей спать не может, чтоб про нее не думать, все в глазах ее очи стоят…

– Федор, хватит врать, – послышался вдруг спокойный голос с койки, и Дина подскочила от неожиданности. – Ничего подобного я тебе не говорил.

– Говорили-говорили, ваше благородие, – ничуть не растерялся Гулько. – Ну, может, другими словами, но я-то, как вы, нипочем не выражусь! И стихов никаких не знаю про нетленную красу! А стихи-то хорошие, уж сколько разов я вас просил на бумажку мне списать, так и не удосужились, а теперь уж когда…

– Я тебе напишу! – пообещала Дина, глядя при этом на Зураба блестящими от слез глазами. – Я знаю эти стихи, помню все строчки… Зурико, почему ты не спишь? Напрасно, тебе нужно… Рана не болит?

– Ничуть, – поморщился Зураб, с трудом садясь на койке и обнимая Дину здоровой рукой.

– Зурико, Зурико, люди кругом, что ты… – закрывая глаза, ахнула она. – Ради бога, что ты делаешь, это нельзя…

– Девочка моя… – Зураб, не слушая слабых возражений жены, непрерывно целовал ее губы, висок, выбившиеся из-под косынки волосы. – Я до сих пор не верю… Я ведь сейчас не спал. Лежал, слушал, как ты разговариваешь с Федором, и думал: вот утром проснусь, пойму, что ничего этого не было, посажу людей на корабль и…

Он осекся, не закончив фразы, но Дина сразу же тревожно осмотрелась и схватила револьвер полковника, лежащий на подоконнике.

– Пусть лучше останется у меня!

– Дина!.. – страшно смутился Зураб. – Что ты выдумала, право?.. Я ничего такого не имел в виду! Отдай немедленно, он заряжен!

Дина, подумав, отдала револьвер, но не Зурабу, а Гулько, который, хмыкнув в рыжие усы, через голову Дины вернул оружие крайне сконфуженному полковнику.

– Да вы не переживайте, Надежда Яковлевна, не станут они, – заверил казак. – Теперь-то зачем, когда вы при них?

– А где Мери? – помолчав, спросил Зураб. – Разве она не здесь?

– У нее свободный час, она убежала к нам на квартиру собирать вещи. К утру вернется.

– Гулько, у тебя есть закурить? Впрочем, у тебя всегда все есть… Спасибо, давай сюда. О, черт, как же хорошо, даже есть не хочется… Что ж, брат, завтра мы грузимся на «Безмолвный», и нам с тобой нужно будет…

– Ваше благородие, – вдруг сказал Федор, задумчиво глядя на всплывающее над его папиросой синеватое облачко дыма. – А я-то ведь, с вашего дозволения, останусь.

– Как – останешься? – опешил Зураб. – Где?!

– Здесь, в Расее…

– Гулько, ты опять пьян, – убежденно произнес полковник. – Ну конечно, и спиртом несет! Кто тебе только налил?! Ложись, бандит, спать, а завтра…

– От вас, Зураб Георгич, не меньше несет! – слегка обиделся Гулько. – И ничего я не пьян, будешь тут с полбанки-то… Ну, сами посудите, чего я за море поплыву? Вам, понятно, нужно, вас тут живым не оставят, как красные подойдут, а я кому сдался? Опять же, в листовках ихних всем помилование обещали…

– Федор, ты рехнулся? Кому ты поверил? Будто бы ты не видел, как…

– Видел не меньше вашего. Ну и что? Мы, что ль, такого не творили, когда города вслед за красными брали? Но только я – личность малозначащая, солдат простой, шесть лет воюю… А они землю обещают и теперь уж, верно, дадут… Коли господа-то все через море подались.

– Гулько, Гулько… Право, брат, ты с ума сошел! – Зураб покачал черной курчавой головой, недоверчиво глядя на своего бывшего денщика. – Ничего тебе, дурню, не дадут. И как бы еще не расстреляли.

– Нет такого закона, чтобы трудовой элемент расстреливать!

– Да какой же ты трудовой элемент, когда воевал у Врангеля?!

– Не у Врангеля, а у вас! Тьфу мне, не в обиду будь сказано, на вашего Врангеля! Только и сумел, что людей вовремя за море вывезть, и на том спасибо… Нет, Зураб Георгич, вы уж меня простите, а я домой хочу. – Гулько потянулся, мечтательно улыбнулся. – Приеду в Галаховку… На робят своих погляжу, на Фроську… ежель она, конечно, меня ишо дожидает. С четырнадцатого году, как меня забрали, не видались, шутка ль! Вожжами ее взгрею…

– За что? – грустно спросил, глядя в сторону, полковник.

– За гулевание, понятно дело…

– Может быть, она вовсе не позволяла себе… Может, она тебя, дурака, ждала?

– Кто – Фроська?! – искренне удивился Гулько. – И господь с вами, ваше благородие! Да где ж это можно, чтоб баба без мужика шесть годов себя держала? Может, другая какая, у коей ни зада, ни титек, ухватиться нашему брату не за что… А моя Фроська – ух, огонь-баба! Она нипочем не смогет… Баба – она ведь тоже божья тварь, у ней существо требует, никуда не денешься…

Гордость в его голосе была такая, что Зураб невольно улыбнулся.

– Если ты это понимаешь, то за что же – вожжами?..

– А порядок-то быть должон? Без порядку что – одно столпотворение… Ох, скорей бы! Даже и красных дожидаться тут не буду, степью махну, вот только вас с супругой и сестрицей отправлю – и с богом!

– Делай, как знаешь, – отворачиваясь, мрачно сказал Зураб. – Только все же напрасно ты это… Помяни мое слово, тебе еще придется жалеть.

Гулько ничего не ответил. Докурив папиросу, он аккуратно ссыпал горячий пепел в карман шинели, обернулся… и вдруг, взглянув на полковника, молча поднес палец к губам. Удивленный Зураб скосил глаза и увидел, что сидящая рядом Дина спит, положив голову ему на плечо и крепко держась за его руку.

– Три ночи барышня на ногах, ваше благородие… – шепотом произнес Федор. – Вы уж пристройте ее половчее, а мы с вами выйдем, покурим по-людски… Здесь-то нельзя, фершал ругается, и так уж надымили…

Зураб кивнул и начал осторожно укладывать Дину на койку. С раненым плечом ему удавалось это плохо, но Дина не проснулась и только, когда Зураб попытался высвободить свою ладонь, во сне, не открывая глаз, сильнее сжала ее. Он вздохнул, передал зажженную папиросу Гулько и медленно опустился обратно на койку рядом со спящей женщиной.