Решад Гюнтекин - Птичка певчая Страница 91

Я запротестовала:

— Вы почти насильно украли мои тайны и теперь немного знакомы с моей жизнью. У меня был красивый, даже очень красивый жених. Он обманул меня, и я выбросила его из своего сердца. Я ненавижу его.

Хайруллах-бей опять захохотал. Его голубые смеющиеся глазки, с белесыми ресницами, уставились на меня, словно хотели проникнуть в самую глубину моей души.

— Послушай, крошка. Это вовсе не так. Смотри в глаза! Ну, говори, разве ты не любишь его?

— Я его ненавижу.

Доктор взял меня за подбородок и, продолжая пристально смотреть в глаза, сказал:

— Ах, бедная крошка! Все эти годы ты сгораешь из-за него, горишь, как лучина. И тот скот страдает вместе с тобой. Такой любви ему нигде не найти…

Я задыхалась от гнева.

— Какая страшная клевета? Откуда вы все это знаете?

— Припомни… Я понял это еще в тот день, когда мы встретились с тобой в Зейнилер. Не пытайся скрыть. Напрасный труд. Из детских глаз любовь брызжет, как слезы…

Передо мной поплыли темные круги, в ушах зазвенело, а доктор все говорил:

— Ты так отличаешься от всех. Ты такая чужая для всех, ко всему. У тебя задумчивая, горькая улыбка, так улыбаются только во сне. У меня сердце надрывается, крошка. Ты и создана не так, как все. Рассказывают про

прекрасных пери[101], рожденных от волшебного поцелуя и вскормленных поцелуями. Это не выдумка. Подобные существа есть и в действительности. Милая Феридэ, ты — одна из них. Ты создана любить и быть любимой. Ах, сумасшедшая девчонка! Ты поступила так опрометчиво. Тебе ни за что нельзя было бросать того глупого парня. Ты непременно была бы счастлива.

Я залилась слезами и закричала, топая ногами:

— Зачем вы все это говорите? Чего вы от меня хотите?

Тут доктор опомнился, стал меня утешать:

— Верно, крошка, ты права. Этого не надо было тебе говорить. Ну и глупость я спорол! Прости меня, крошка.

Но я была вне себя от злости и не могла даже смотреть на доктора.

— Вот увидите! Я вам докажу, что не люблю его! — и, хлопнув дверью, вышла.

Опять 25 февраля, ночь.

Когда я принесла лампу Ихсану-бею, он стоял одетый у окна и любовался багряным закатом на море.

Чтобы нарушить молчание, я сказала:

— Вероятно, вы соскучились по своей форме, эфендим…

Комната уже была окутана вечерними сумерками. Казалось, полумрак придал Ихсану-бею смелость. Он покачал головой, грустно улыбнулся и впервые откровенно заговорил о своем горе:

— Вы сказали: форма, ханым-эфенди?.. Да, теперь надежда только на нее. Она сделала мое лицо таким, и только она может избавить меня от несчастья…

Я не поняла смысла его слов и удивленно смотрела на Ихсана-бея. Он вздохнул и продолжал:

— Все очень просто, Феридэ-ханым. Нет ничего непонятного. Я вернусь в действующую армию, и пусть война доведет до конца дело, начатое гранатой… И я избавлюсь от…

Видно было, молодой майор глубоко страдает. В своей искренности он так был похож на ребенка.

Я стояла к нему спиной и зажигала лампу, но после этих слов я незаметно задула спичку и склонилась над лампой, будто поправляю фитиль.

— Не говори так, Ихсан-бей. Если вы захотите, вы можете обрести счастье… Женитесь на хорошей девушке. Будет семья, дети, и все забудется.

Я стояла к нему спиной, но чувствовала, что он по-прежнему не смотрит на меня и продолжает любоваться вечерним морем.

— Если бы я не знал, какое у вас чистое сердце, Феридэ-ханым, то подумал бы, что вы смеетесь надо мной. Кому я нужен с таким лицом? В те дни, когда на меня можно было по крайней мере смотреть без смеха, я и то не понравился одной девушке. А теперь такой урод…

Ихсан-бей не захотел дальше продолжать и, чуть помолчав, добавил, стараясь взять себя в руки:

— Феридэ-ханым, это все пустые слова. Простите, нельзя ли зажечь лампу?

Я еще раз чиркнула спичкой, но рука моя никак не могла дотянуться до фитиля. Уставившись в дрожащее пламя спички, я задумчиво ждала, когда оно погаснет. В комнате опять стало темно.

Я тихо сказала:

— Ихсан-бей, прежде вы были гордым, самоуверенным. Ни пережитые неудачи, ни утраченные надежды не сделали ваше сердце таким чутким, как сейчас. Пренебрегая карьерой, возможно, даже рискуя жизнью, вы защитили молоденькую девушку, бедную учительницу начальной школы. Но тогда вы не были убиты горем, как сегодня, зачем скрывать? Я понимаю ваши страдания!.. Почему бы теперь этой бедной учительнице начальной школы не посвятить свою жизнь вашему счастью?

Раненый майор ответил срывающимся голосом:

— Феридэ-ханым! Зачем вы даете повод к несбыточным мечтам? Не делайте меня совсем несчастным!

Я решительно повернулась к нему, потупилась и сказала:

— Ихсан-бей, прошу вас, женитесь на мне. Примите меня… Вы увидите, я сделаю вас счастливым. Мы будем счастливы с вами.

Мои глаза застилали слезы, и я не могла рассмотреть в темноте лица майора. Ихсан-бей поднес к губам мою руку и робко поцеловал кончики пальцев.

Все кончено. Теперь уже никто не осмелится сказать, что я люблю его…

Кушадасы, 26 февраля.

С того дня ты сделался для меня только чужим, только врагом, Кямран. Я знала: мы никогда больше не встретимся с тобой лицом к лицу, никогда не увидимся на этом свете, не услышим голоса друг друга. И все-таки я никак не могла вырвать из сердца ощущение того, что я твоя невеста. Что бы я ни говорила, что бы ни делала, я смотрела на себя, как на вещь, принадлежащую тебе. Я не могла пересилить себя.

Да, к чему лгать? Несмотря на мою ненависть, возмущение, протест, несмотря на все пережитое мной, я все-таки оставалась немножко твоей. Впервые я это поняла сегодня утром, проснувшись невестой другого. Да, невестой другого! Сколько лет просыпаться твоей невестой, а потом в один прекрасный день проснуться невестой другого!.. Кямран, только этим утром я рассталась с тобой. И как рассталась… Точно несчастный переселенец, у которого нет права увезти с собой дорогие воспоминания, нет права в последний раз обернуться и посмотреть на то, что он оставляет за собой!..

У меня был план: пойти сегодня утром с Ихсан-беем в кабинет доктора и сообщить ему о нашей помолвке.

Мне казалось, для такого события будничный халат медсестры слишком прост и может огорчить моего жениха.

В саду росла тощая повилика. Я сделала из нее букетик и приколола к груди.

В это утро я опять застала Ихсана-бея одетым. Увидев меня, он заулыбался, простодушно, как ребенок. Я подумала, что делать его счастливым с сегодняшнего дня — мой долг.

Стараясь казаться веселой, я протянула ему свои руки.