Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина Страница 93

Артему сверху было хорошо видно, как из подъехавшего трамвая выскочил художник Ребров, как он победно затряс бумагой над своей головой.

Военным его было не видно. Но Ребров заорал издалека:

— Телеграмма! Телеграмма пришла! Из Москвы!

Народ загалдел, задвигался. Ребров продирался сквозь толпу, потрясая телеграммой над головой.

— Запретить взрыв! — орал Ребров, охрипший и радостный. Телеграмму передали саперам. — Оставить как памятник архитектуры!

— Сворачивай! — приказал командир.

Под гул толпы, крики художников спускался Артем с колокольни.

— Качай его! — вопили художники.

— Ну уж это совсем ни к чему, — отбивался Артем и, делая знаки брату, выбирался ближе к трамвайной остановке. Кто-то тронул его за рукав, но он не обратил внимания. Только когда услышал неуверенный женский голос, назвавший его по имени, обернулся.

— Артем Сергеич? Я не ошиблась?

Молодая женщина, бедно одетая, как, впрочем, и большинство женщин вокруг, — в стареньком пальто и стоптанных туфлях. В ее бледном лице скользило что-то знакомое, но узнать он не мог. Из-под серой шляпки выбивались белые вьющиеся пряди. «Из пациенток?» — мелькнула мысль. Он поклонился, собираясь уже уйти, но она вновь тронула его за рукав:

— Подождите минутку. Неужели вы меня не вспомните? Я Эмили. Эмили Сычева.

Ну конечно. Эти трогательные бесцветные брови, детские губы, этот осторожный, пугливый взгляд…

— Я вчера случайно сюда попала. Я работаю поблизости. Нашу контору эвакуировали в связи с предстоящим взрывом, и мы пришли посмотреть, а тут такое. Я сначала думала — ошиблась, не вы. Но потом… Я так боялась, что вас не послушают и храм взорвут вместе с вами.

— Ну что вы, такого быть не могло.

— Вот именно, что могло. Сейчас все возможно, уверяю вас. Вы — настоящий герой. Я так рада, что вас встретила! У вас найдется немного времени? Так хотелось бы поговорить!

Взволнованная радость Эмили несколько обескуражила Артема. Он оглядывался в поисках брата. Тот бежал к ним, на ходу что-то объясняя своим товарищам-художникам.

— Мы с братом собрались навестить родителей…

— С братом? — Она немного напряглась, вглядываясь в приближающуюся фигуру. Что-то вроде легкого разочарования коснулось ее лица, когда Иван приблизился. — Так это… неужели Ванечка?

— Ванечка, Ванечка, — улыбаясь, закивал художник. — Мы знакомы?

— Вряд ли вы меня вспомните, но я вас помню хорошо.

— Артем, давай встретимся на вокзале, — торопливо проговорил Иван. — Мне нужно заскочить в мастерскую и еще в одно место. Договорились?

Иван прыгнул в проходящий трамвай, весело помахал им оттуда.

— Кажется, у меня освободилось полчаса, — развел руками Артем. — Прогуляемся?

Они шли по направлению к набережной, мимо старинного кремля.

— Здесь когда-то Иван учился, в семинарии, — кивнул Артем на толстые белые стены. — Все думали, пойдет по стопам отца. А он, разбойник, на последнем курсе снял крестик, заявил, что стал атеистом. Теперь вот — художник. Как вам это нравится?

— Все мы в юности хотим протестовать, — задумчиво проговорила Эмили. — Желаем доказать родителям, что достаточно взрослые. Только потом так хочется побыть маленькими. И понимаешь, что там, позади, все твое счастье… Кстати, знаете, что теперь находится здесь, в бывшем монастыре?

— Нет, а что же?

— Тюрьма. Для врагов режима.

— Надо же!

Артем заметил, что Эмили зябко поежилась.

— Вы замерзли? Может, вернемся?

— Ни в коем случае. Я жду от вас рассказа. О себе, обо всех ваших. Я ведь как уехала тогда, так и не видела никого.

— Хорошо, только сначала вы. Как ваши? Я был удивлен, увидев вас здесь. Честно говоря, думал, что Богдан Аполлонович уедет.

— Богдан Аполлонович убит, Артем. — Она посмотрела на него глазами без слез. Вероятно, все они были выплаканы в свое время. Он заметил, что выглядит она старше своих лет именно благодаря усталой скорби, отпечатанной на лице. Он уже понял, что рассказ ее будет безрадостным. — Папа' расстрелян по подозрению в участии в мятеже. Тогда арестовывали всех подряд. Маме с семьей сестры и детьми удалось бежать, а я болела. Мы с папой остались, нельзя же было рисковать всем… У меня нет никаких известий от них, но я надеюсь, что удалось.

— Что же вы… Как же вы теперь здесь одна?

— Я работаю в одной конторе, секретарем. Ничего, получаю жалованье. Но вы-то как? Как… ваши братья?

— Владимира расстреляли летом восемнадцатого.

— Какая потеря! — искренне воскликнула Эмили. — Поверьте, я очень, очень вам сочувствую!

Артем сморщился, стал искать по карманам папиросы. Вспомнил, что кончились — выкурил ночью на колокольне.

— Алексей воюет. Стал комиссаром, у него все благополучно, мы переписываемся.

— Вот как? Где же он теперь?

— Был на Украине, теперь перебросили в Туркестан. Зовет к себе.

Она слушала, опустив голову. Артем не мог видеть выражения глаз.

— А вы тоже в армии?

— Да, я служу в военном госпитале. Машу, сестру мою, помните? Замуж вышла за Дмитрия Смиренного.

— А Ася? О ней ничего не слышали?

— Как же не слышал! — рассмеялся Артем. — Очень даже слышал. Ася — Алешкина жена. Боевая подруга.

Ресницы Эмили вздрогнули, она подняла глаза. Артем видел, что она пытается улыбнуться. «А ведь она, наверное, голодная», — подумал Артем.

— Эмили, а где вы живете?

Она назвала адрес, Артем повторил про себя.

— Если получится, я забегу к вам перед отъездом в часть. Можно?

— Да, конечно, я буду рада.

— О! Мне пора на вокзал. До свидания!

— До свидания…

Он побежал, на повороте остановился и оглянулся. Она все еще смотрела ему вслед глазами ребенка, которого оставили одного. У Артема больно кольнуло сердце.

Всю дорогу в поезде ему было несколько неуютно от этой встречи. И сквозь разговоры с братом нет-нет да и проступят эти ее жалобные глаза и детские обиженные губы. Чем-то нужно помочь ей…

На станции они наняли подводу и в Любим въехали по Пречистенской дороге. Почти сразу издалека увидели свой дом. У дома в саду возилась мать. Кверху дном лежала их лодка, вытащенная из воды на зиму. Пахло костром, прелыми листьями. Мать увидела подводу, пригляделась, заторопилась к калитке. Сразу бросилось в глаза, как она сдала за последние годы — осунулась, стала сутулиться. И все-таки ясно светились ее глаза при виде явившихся издалека сыновей. В доме все было по-прежнему, как и во времена их беззаботного детства: на стене висит Алешкино охотничье ружье, смазанное, с затянутым куделью стволом, на книжной полке стоят сочинения Некрасова и в рамочке над столом детский рисунок Ивана — «Беседка на Валу».