Кимберли Кейтс - Ангел Габриеля Страница 10

Габриель бросился бежать и тут же налетел на неподвижно стоявшего отца, охнул от неожиданности и тоже остановился, подняв на него испуганный взгляд. Господи, подумал Тристан, неужели он такое чудовище, что один его вид способен вмиг согнать радость с лица ребенка? Он попытался улыбнуться Габриелю, смягчить суровость взгляда, расправить хмурые брови, но не мог скрыть от проницательного не по возрасту ребенка сожаление и недовольство собой.

– Папа… Я думал, ты собираешься уходить. На работу в контору, – уточнил Габриель.

– Это вы, Тристан? – Как естественно прозвучало его имя в ее устах, какой надеждой осветилось ее лицо… – Вы решили остаться дома? Я очень рада.

На одну короткую секунду Тристан позволил себе насладиться прелестью ее улыбки, порадоваться одобрению, которым светились ее прекрасные глаза. Но тут же вспомнил, какой ужас он испытал всего несколько минут назад при мысли о похищении сына. «Ужас при мысли о похищении сына, с которым ты скоро расстанешься по своей доброй воле», – напомнил ему некий укоряющий голос. Упрек рассердил Тристана, и он устремил на Алану тот самый грозный взгляд, заставлявший его клерков дрожать от страха.

– Я как раз собирался уходить, когда обнаружил отсутствие Габриеля и…

Что он мог еще добавить? Сказать, что подозревал ее в похищении, потому что необдуманно предложил ей уладить это дело со Всевышним? Что может быть унизительнее и глупее…

– Так чем же вы тут заняты? – наконец спросил он, указывая на путаницу следов на снегу.

Габриель потихоньку отошел от отца и прижался к юбкам Аланы; непривычное упрямство было написано на его лице, подбородок с вызовом поднят.

– Алана сказала, ты очень сожалеешь, что тебе придется работать на Рождество. И раз тебя не будет, она обещала весь день играть со мной в разные игры.

Женщина решила подслатить горькую пилюлю и скрыть от Габриеля, что его эгоистичный и равнодушный отец решил забыть и о Рождестве, и о своем семилетнем сыне. Тристан уже открыл рот, чтобы оправдаться, но остановился. Пусть он эгоист, но не до такой степени, чтобы открыть сыну жестокую правду и погасить радостный блеск в его глазах.

– Мы уже купили с тележки остролист и имбирный пряник на завтрак. Знаешь, папа, он в форме человечка, а вместо глаз и пуговиц у него изюминки. Мне жаль было откусывать у него руки и ноги, но он такой вкусный, что я не смог удержаться.

– Вполне тебя понимаю, – поддержал сына Тристан. Он отлично чувствовал, что женщина по-прежнему бросает ему вызов. Но ведь именно она заставляет Габриеля радостно смеяться.

– И еще мы слепили снеговика, папа, такого, чтобы он был похож на тебя, в твоей шляпе и с твоей тростью. Но Алана сделала ему очень сердитое лицо. И я сказал, что его надо переделать.

Алана стряхивала снег со своей накидки.

– Габриель как раз запасся угольками, чтобы сделать вам веселую улыбку, – пояснила она, но почему-то ее слова камнем легли на душу Тристана. Алана похлопала Габриеля по щеке и продолжила: – Вот и займись этим теперь, молодой человек, пусть папа посмотрит, как у тебя это получится.

Тристан ожидал, что сын бегом бросится к снеговику, стоящему возле каменной скамьи; он вдруг осознал, что хочет видеть Габриеля смеющимся, проказничающим, бросающимся снежками в Алану. Чтобы глаза сына сияли радостью и блестели, как те снежинки, что сыпались с неба. Но Габриель послушным размеренным шагом направился к снеговику и начал исправлять кисло опущенные уголки его рта.

Воцарилось молчание, такое тяжелое, что Тристану показалось, будто он вот-вот задохнется. Наконец Алана заговорила, но так тихо, что Тристан с трудом разбирал ее слова:

– Вот все, что нужно вашему ребенку в этом мире: видеть, как вы улыбаетесь.

От негодования и обиды руки Тристана невольно сжались в кулаки. Именно эти чувства владели им в тот год, когда родился Габриель. Тогда навсегда умерла и надежда. «Но ведь гибель надежды не была виной Габриеля, – вновь напомнил ему внутренний голос. – Габриель тут ни при чем».

– Помните, как вы мечтали о пони, когда вам исполнилось двенадцать? – вывел его из задумчивости голос Аланы. – И как вы ликовали, когда наконец получили белого пони с золотистой гривой?

Откуда ей было известно о нем все до мелочей, хранящихся в самых отдаленных уголках его памяти? Тристан перевел на Алану недоуменный взгляд, вновь перебирая события прошлого, вновь переживая радости и неудачи.

– Я помню, но откуда вы знаете…

– Я подслушала рождественское желание Габриеля. Он готов поступиться всем, и Рождеством, и пудингом, и веселыми играми, даже пони, о котором так страстно мечтает, только бы вновь увидеть улыбку на лице своего отца.

Лучше бы она вонзила кинжал в грудь Тристана, это было бы милосерднее.

– Я прониклась сочувствием к вашему сыну, Тристан. Но не это заставило меня пробраться к вам в дом, а то, что Габриель сказал в самом конце. Он обращался к своей матери на небесах, но не получил ответа, и тогда он сказал, что на свете не бывает чудес. А раз чудес не бывает, то, наверное, там, наверху, нет и ангелов.

Тристан прижал руку к тому месту, где когда-то у него было сердце, а теперь одна тоскливая пустота. «Кто бы подумал, Господи, что Ты можешь наносить такие глубокие раны…»

– Папа, – позвал Габриель, и Тристан вздрогнул при звуке его голоса. Мальчик принес шляпу, лежавшую рядом со снеговиком, и протянул ее отцу, и Тристан смотрел и не мог насмотреться на мягкий овал его маленького лица, розовые губы и глаза в темных ресницах, которые так часто в последнее время смотрели в окно в поисках неведомого. Теперь Тристан знал, чего искал Габриель. Он искал ангелов, чудеса и мать, которая никогда к нему не вернется.

– Тебе она понадобится, чтобы идти на работу, – объяснил маленький мальчик. – Посмотри, Алана украсила шляпу самой красивой веточкой остролиста. Она сказала, ты должен быть нарядным, раз собираешься работать на Рождество.

– Так она и сказала? – переспросил Тристан, точно зная, чего он заслуживал по мнению мисс Макшейн: она умела изобрести для него пытку, и с каждым разом все более изощренную.

– Алана хотела отнести шляпу обратно и положить на полку, чтобы сделать тебе сюрприз. Она сказала, что хочет тебя обрадовать. Ну разве она не ангел?

Алана придумала для него самое жестокое из наказаний, но Тристан мог лишь благодарить ее, потому что она открыла ему, что у него давным-давно нет сердца. И еще он был благодарен Алане за то, что она заставила его увидеть Габриеля, увидеть по-настоящему, впервые с тех самых пор, как умерла Шарлотта. Нет, он ни за что не обидит больше сына за то короткое время, которое оставалось у них до разлуки.