Вайолет Уинспир - Замок пилигрима Страница 10

Это была великолепная комната. Ивейн, позабыв о смуглом человеке, в присутствии которого так робела, хотела потрогать все эти необыкновенные вещи — мавританскую каску, вышитую шаль, наброшенную на кремовое с золотом пианино, на котором давно уже никто не играл. На его закрытой крышке лежала темно-красная роза, во всем здесь ощущался налет какой-то печальной романтики, и еще — явно чувствовалось незримое женское присутствие. Когда, кто играл на этом пианино? Кто любил темно-красные розы и нежную музыку?

Ивейн повернулась к дону Хуану, и вдруг взгляд ее упал на портрет и пару кастаньет, висевших возле него на шелковом шнурке. Девушка внимательно всмотрелась в волосы цвета воронова крыла, рубиново-красное платье, нежное лицо и огненные черные глаза. Женщина на портрете стояла в величавой позе, тонкая левая рука спрятана за спину, в другой она держала кастаньеты, а гвоздики в волосах были такими же живыми и яркими, как ее глаза.

— Это Розалита. — Подошедший дон Хуан встал за спиной Ивейн. Несмотря на то, что он слегка ссутулился, опираясь на трость, девушка едва доставала ему до плеча. — Цыганская танцовщица, на которой женился мой отец.

Ивейн удивленно обернулась, у нее перехватило дыхание, когда она так близко взглянула в темные глаза, сумрачно блестевшие под тяжелыми веками.

— Да, сеньорита, моя мать была цыганкой, и семья отца так и не простила ему этого брака. Он привез ее сюда и устроил для нее эту золотую комнату, в которой она проводила почти все время, пока носила дитя. Она играла здесь на пианино — она очень любила фламенко. Она вся была веселость, музыка, движение — стихийная, как цветок, который вял в том холоде, каким мучили ее родственники отца. — Взгляд дона Хуана на минуту замер на портрете матери-цыганки. — Я помню, — негромко продолжил он, — как она согревала эти кастаньеты в своих густых волосах. Волосах цвета южной ночи.

Он протянул руку и снял кастаньеты со стены. Полый звон зазвучал в комнате надломленным криком. Молча дон Хуан повесил их на место, а потом сказал, что кофе и коньяк им принесут сюда, и взялся за разноцветный шнур, чтобы позвать слугу. Ивейн тайком следила за ним сквозь ресницы и думала о том, что у него материнские темные глаза и что-то в фигуре неуловимое, словно намек на неистовый, бешеный, но сдерживаемый темперамент — пламя под налетом инея.

— Вы играете? — Он показал рукой на фортепиано.

— О, в обязанности служанки не входят такие изыски, сеньор. — Ивейн говорила и держалась скромно. Она села в обитое шелком кресло и сложила руки на коленях. Ей хотелось послушать еще что-нибудь о его матери. Спросить у него? «Нет», — решила она, пока дон Хуан стоял перед ней, опираясь на палку, и наверняка сравнивал ее сейчас мысленно со смуглыми девушками своей страны.

— Сколько лет вы проработали у этой женщины? — спросил маркиз.

— Я служу у нее с пятнадцати лет, сеньор, с того дня, как мой отец погиб от удара копытом лошади.

Темные глаза вспыхнули огнем.

— Вот как! Он что же, ездил верхом?

— В Санделл-Холл собрались гости на охоту, он помогал в конюшне. — Ивейн сцепила пальцы, вспомнив боль, которую перенесла. — Он прилаживал стремена, когда… когда это случилось. Он очень любил животных… С ними и умер.

— А ваша мать?

— Я не помню ее, сеньор. У меня был только отец, а потом я стала работать в Санделл-Холл.

— И в душе мечтали оттуда вырваться? — В его голосе послышалась нотка сардонического юмора, и на краткое мгновение Ивейн почудилось, что строгие точеные губы стали нежными.

— Да, были времена, когда мне хотелось бежать пуда, — призналась она.

— Ах, вот как. Почему же вы остались?

— Потому что города такие шумные, и, когда мне давалось ненадолго покинуть Санделл-Холл, мне больше хотелось бродить по местным лесам и полям, чем уезжать в город. Мне так нравились те места, которые любил мой отец. Там много птиц, а на вересковых пустошах иногда останавливался цыганский табор.

— Вам они нравились?

— Да, у них такая пестрая одежда, но мой отец служил лесничим, так что…

Дон Хуан разразился смехом. Впервые Ивейн слышала, как он смеется, и в глазах у нее мелькнуло изумление.

— Да, — сказал он наконец, — у цыган есть эта неисправимая черта, и фазанов они любят не меньше богатеев.

Вошел Луис с кофейным подносом, и маркиз велел ему поставить его на столик возле Ивейн. Она почувствовала на себе беглый взгляд слуги и догадалась, о чем тот подумал. Золотая комната не место для маленькой горничной, да еще с подносом, поставленным рядом с ней, чтобы она могла сама налить кофе маркизу!

Она прекрасно знала, как на кухне сплетничают про господ. Она почувствовала неловкость при мысли, что слуги в замке могут дурно истолковать интерес маркиза к ней.

Дверь за Луисом закрылась.

— Прошу — разливайте. — Дон Хуан сел и вытянул больную ногу. На фоне темно-красного, шитого золотом шелка кресла он выглядел особенно смуглым, и Ивейн изо всех сил старалась не пролить кофе, разливая его из серебряного кофейника по тонким чашкам. Невольно ей вспомнилось, сколько раз Ида Санделл выполняла эти обязанности в отношении мужчин — гостей ее дома. Рука девушки слегка дрожала, когда она протягивала дону Хуану чашку кофе, в который по его просьбе она не добавила ни сахару, ни сливок.

— Вы нервничаете из-за меня? — спросил он вдруг.

— Что же тут удивительного, сеньор? — Ивейн сосредоточенно насыпала сахар в свой кофе. — Я ведь не привыкла… к такому.

— Думаю, постоянная практика сделает вас прекрасной хозяйкой.

Она быстро подняла на него глаза. Ей показалось, что она коснулась голой проволоки, словно электрический ток пронзил ее от этих слов.

Он заломил черную бровь и отпил глоток.

— Будут и другие случаи, сеньорита Пилгрим, когда мы сможем побыть с вами наедине, и надеюсь, что придет время — и вы перестанете смотреть на меня как на людоеда, живущего в огромном замке.

— Это не так!

— Ну конечно, так. — Его усмешка была сама язвительность. — У вас очень большие глаза, сеньорита, а в глаза можно заглядывать так же, как вы заглядываете в окна дома, который для вас заперт. Это вторжение извне, взгляд тайком в душу другого человека.

Их взгляды встретились, и Ивейн вдруг действительно почувствовала, что она словно раскрыла ему какую-то часть своего потайного «я». «Bruno maga», — подумала она. Черный маг.

— Пейте кофе, пока не остыл. — Дон Хуан поднялся, опираясь на свою эбонитовую трость, и подошел к хрустальным графинчикам, стоявшим на серебряном подносе в форме лежащего льва. — Это старый, выдержанный коньяк, — сказал он, наливая бокалы. — Мы с вами выпьем за ваше спасение и за ваше прибытие на остров Леон.