Евгения Мамина - Мой дневник. «Я люблю…» Страница 10

— Я тоже люблю тебя. Но это не меняет положение дел. — Он явно не желал больше продолжать эту тему. — Я буду рад, если ты останешься со мной. Но до той поры, пока не найдешь более подходящую партию себе. Все.

Ну, что мне было ответить на слова упрямца, решившего, что жизнь закончилась и ничего уже не может ее изменить? Как мне доказать ему свою любовь? Я решила больше не спорить, и просто жить. Ему ведь тоже нелегко все менять. А будущее покажет. Мы сменили тему на воспоминания о жизни до войны, когда расстались в последний раз.

— Ты была такая красивая в ту ночь.

— Да, такая красивая, что ты пошел провожать не меня, а мою подругу.

— Ну, не мог же я бросить одинокую девушку далеко от дома?

— А меня мог?

— Не дуйся. — он засмеялся. — Если б ты прождала меня на скамейке у подъезда минут 15..то потом мы были бы с тобой вместе.

— Неправда. Ты, наверняка, домой пришел под утро. Она б тебя так быстро не отпустила.

— А кто сказал, что я провожал ее до конца? Как только мы дошли до переулка, где она жила, мы распрощались.

— Как так? И она не пригласила тебя пойти с нею… дальше?

— Ой, какие ты вещи имеешь ввиду?! Ну, конечно, я быстренько ретировался в надежде встретить тебя. Но… не повезло.

— Да, ладно болтать. Ты и не думал обо мне. Я бы заметила.

— Думал. Я уже тогда был в тебя влюблен. Странно, что ты не замечала моих взглядов и вздохов. — Он конкретно веселился надо мной.

— Да, странно, я тоже вздыхала. Но видимо, наши вздохи улетали в другую сторону.

— Ну, и почему ж ты не подождала меня тогда на скамейке…, а побыстрее ускользнула домой? Могла б дождаться и выяснить, где и с кем я был… — ОН начинал заигрывать со мной.

— Ха, еще чего не хватало. Я еще уважаю себя. Чтобы я ждала парня одна… на холодной скамейке? Вот еще.

— Ну, значит, не любила меня.

— Нет, любила!

— Не любила… — Эти препирания могли длиться еще долго, если б мы снова не бросились целоваться, пытаясь доказать чья любовь сильнее. И в эти мгновения Андрей не был похож на человека, чью душу гнетет какое-то беспокойство, чья обреченность отражается на всех его поступках. Сейчас он был так же безмятежно счастлив, как и я. И это давало надежду нам обоим. Мы не спали до рассвета, вспоминали былые времена и любили друг друга… Оказалось, что Андрей очень эмоционален и прекрасен в своем возбуждении. И я, и он за одну ночь обменялись не только душевным теплом, которого давно не хватало обоим, но и то физическое удовольствие, которое ожидает каждый человек, достигший определенного возраста. Чем дольше е нет, тем сильнее этого ждешь. А затем от безысходности приходит чувство притупления желания. Но ведь в глубине тебя этот огонек страсти тлеет. Когда же приходит момент и находится человек с таким же огоньком внутри — костер разгорается; буря страстей зажигает и разгорается пламя чувств, погасить который очень сложно, особенно, если огонек тлел долгое время и сэкономил огромное количество энергии. Лишь под утро мы заснули всего на несколько часов.

Когда я уходила, Андрей шепнул мне нежно на ушко, прежде чем поцеловать его, что если я хочу, то это будет и мой дом, где меня всегда ждут. Думаю, что не нужно описывать то, как мне работалось в этот день. Я летала на крыльях любви, улыбалась и шутила. Даже на недовольство и шуточки Кузьмича отвечала без напряжения. Он что-то заподозрил неладное, но промолчал. Молчал он и на следующий день, и потом, когда видел меня утром, появляющуюся из ниоткуда, цветущую и разбрасывающую массу положительных эмоций окружающим. Но лишь хмыкал в усы и бурчал что-то про себя. Но через неделю все-таки не выдержал, зашел ко мне в ординаторскую, когда там никого не было и выпали: «Ну, ладно, выкладывай, что у тебя случилось? Долго я еще буду лицезреть твою сверкающую физиономию в период тяжелой адаптации персонала на новом месте? Это может вывести из себя!»

— А, что, Николай Кузьмич (официально, как и все, я называла его полным именем), что-то не так?

— Ты — не так! Даже смотреть противно. Куда подевалась серьезная, моя вечно целеустремленная помощница. Даже ругаться не хочется, когда посмотришь на тебя. Улыбается и все тут. Это что, сумасшествие на почте переезда?

— Нет, Николай Кузьмич. Я в порядке.

— Да, ладно юлить, девочка. Я знаю тебя не первый день, и даже месяц. Когда этот «порядок» примет определенную форму?

— Как это?

— Прятать его хватит! Я ж не слепой. Вижу, чего творится у тебя. Ладно, уж, ругаться не буду, веди знакомиться. Выпьем по 100 грамм, там и посмотрим, куда твои глаза улетели.

Мне было смешно слышать ревнивые нотки в его голосе. Он привык, что я всегда рядом с ним, на подхвате в любой момент, как стенка для отбивания мячей: подставь меня — выдержу все. А тут я веду себя неадекватно его привычному ритму жизни.

— Ну, и когда я его увижу?

— Ну, как только он форму обретет, так и сразу. — Кузьмич не понял.

— Какую форму, военную, что ли? — Я рассмеялась. Так сразу открывать свою тайну мне не хотелось. Дело в том, что хоть для меня мой Андрюша был идеален во всем, я понимала, что его физические недостатки будут предметом разговора всех окружающих. И мне бы не хотелось этих разговоров, не хотелось постоянного сравнения нас прилюдно, пока люди не знают, какой Андрей на самом деле.

Но скрывать вечно наши отношения тоже было трудно. И вскоре судьба улыбнулась нам. В лагере возникли проблемы с электричеством, отоплениеми прочие хозяйственные вопросы, решить которые сразу было не под силу одному деду-санитару. И я подумала, что можно было бы попросить Андрея помочь нам. Поскольку мы были прикомандированы к городскому госпиталю, я надеялась, что они не откажутся отпустить Андрея на какой-то срок к нам. Жильем он был обеспечен. Ну и мы с ним могли быть чаще вместе. Я рассказала о своей задумке Андрею. Он был непротив. Вероятно, он даже обрадовался сменить обстановку, помочь в реальном деле, ну… и быть ближе ко мне. Я очень надеялась на это. Наши отношения развивались, но мы виделись так мало, а хотелось так много…

Приняли Андрея в нашем коллективе по-разному: кто с сочувствием и любопытством; кто с безразличием, мол, ну, еще один новый персонаж — не сильно отличающийся от пациентов; кто-то с сомнением, справится ли слепой и хромой с делом. Но возражать не стали — рук то всегда не хватает. Через несколько дней присутствия Андрея на территории ПМГ, мнения людей поменялись — его уже принимали за своего. Да и было за что! Кроме золотых рук у моего Андрюши оказался еще и замечательный характер. За последние недели он удивил своих коллег резкими переменами в поведении. Он враз ожил, стал энергичнее, эмоциональнее, шутил и сам хохотал заразительно если рядом рассказывали анекдоты. Вечерами вместе с ранеными он пел песни и рассказывал истории из жизни (они все были такие занятные, скорее всего выдуманные, но это не меняло сути). Андрей обладал огромным запасом энергетического тепла, которое мог дарить людям. И этого тепла хватало всем (а мне с избытком). По вечерам, когда у меня не было сил не то что ехать к нему, а и просто пошевелиться, он приходил ко мне и шепотом и ласковыми словами снимал усталость. Андрей легко освоился в лагере и вскоре передвигался по территории почти без помощи окружающих. Ребята сделали ему удобную трость, которая помогала Андрею при движении. Через пару месяцев он вдруг почувствовал изменения в одном глазу — он стал видеть чуть получше. Это не мешало ему прекрасно слышать и осязать. Думаю, что любовь и забота о нем сделали свое дело. Я умолчу о том, сколько сил и уговоров мне потребовалось, чтобы заставить его вновь почувствовать свою значимость и найти место в жизни. Он обратился к врачам и они назначили ему процедуры для восстановления зрительных функций.