Уинифред Леннокс - Вся ночь — полет Страница 10

Шейла внезапно покраснела, то ли смущенная, то ли от того, что на самом деле не до конца поняла его французский со своим скромным запасом знаний чужого языка. Но по выражению его лица она догадалась, о чем говорит этот мужчина.

На всякий случай Шейла улыбнулась.

— Вы со мной согласны? — Жерар продолжал свою игру, которая его забавляла.

Молодая американка ему нравилась, он с готовностью отдаст ей птенцов, двух, которых приготовил. Но он должен получить удовольствие от ее общества? Конечно. И получит.

— Да, — она кивнула, — да, вы правы, — построила Шейла короткую французскую фразу, хотя изо всех сил старалась придумать ответ более достойный, не собираясь, впрочем, касаться глубинных причин, по которым она решила заниматься ловчими птицами.

Опасаясь нового вопроса хозяина птиц, как и всякий человек, плохо владеющий чужим языком, Шейла Ньюбери торопилась говорить сама.

— С этих птиц начнется мой питомник. Вы лучше меня знаете, насколько модны сейчас ловчие птицы во всем мире. С ними охотятся, их нанимают в аэропорты…

Жерар кивал, вслушиваясь в ее голос. Она говорила по-французски так, как говорят люди, изучавшие язык в школе. Они достигли успехов, а потом надолго отложили свои познания в дальний угол памяти за ненадобностью. Но, следует отдать должное, эта женщина говорила уверенно, как человек, который имеет опыт убеждать других в собственных идеях.

— Вы не орнитолог, верно? — спросил он. — Вы работали с людьми… Не с птицами.

— Верно, — согласилась Шейла, она уже освоилась, привыкла к его произношению, Жерар глотал окончания некоторых слов. — Но теперь я думаю, это моя ошибка. — Она доверчиво улыбнулась, а серые глаза сощурились, словно останавливая собеседника от желания что-то сказать. — Я думаю, у меня есть еще время наверстать упущенное.

— О да! — Жерар закивал. — В вашем возрасте можно наверстать упущенное во всем. Абсолютно.

Он окинул Шейлу взглядом. Высокая крупная женщина в расцвете лет со светлыми распущенными по плечам волосами, с уверенным взглядом стояла перед ним. Такие нравятся мужчинам, но… особенным. Жерар украдкой вздохнул. Таким, которым хочется прислониться к женскому плечу и всплакнуть. Или… — холодным расчетливым типам, которые взваливают на них весь дом, а сами занимаются только собой и своими делами.

Но, чем больше Жерар Бертье всматривался в Шейлу Ньюбери, тем большую симпатию к ней испытывал. Повидав на своем веку множество людей, изучив повадки самых хищных, самых смелых, самых непредсказуемых птиц, он находил в них много общего с людьми.

Ему показалось… он подумал… Нет, одернул себя Жерар, он был уверен, что эта женщина ищет в соколах нечто особенное. Не то, что все.

Она ищет в них… себя? Он усмехнулся. Как глубоко! — сыронизировал он над собой.

— Ну что ж, по рукам? — Жерар протянул Шейле свою сухую руку, она, не задумываясь, быстро протянула свою.

— По рукам.

Птица, которая сидела на другой руке хозяина, даже не дрогнула, она была похожа на изваянную из мрамора. Только бурые пестрины на белом фоне по низу тела, которые шевелились под легким ветерком, убеждали: птица живая.

— Клетка готова, бумаги для таможни — тоже. Приглашаю вас на бокал вина, чтобы отметить сделку.

Шейла вытянула перед собой левую руку и взглянула на часы.

— У вас есть время, Шейла, — обнадежил ее Жерар. — Пойдемте.

Шейла шла за ним по узкой тропе, протоптанной в густой траве, потом под ногами захрустела галька, и уже возле самого дома она ступила на дорожку, выложенную коричневой шершавой тротуарной плиткой. Не скользит даже в дождь, отметила она. Стоит запомнить.

Ей нравилось здесь все. И, похоже, соколам тоже. Шейла хотела, чтобы у нее на ранчо им было так же привольно и уютно, как здесь. Я сделаю для них все, пообещала себе Шейла.

— Я сейчас живу по-холостяцки, — сообщил Жерар Бертье, — моя жена валяется на Лазурном берегу. — Он ухмыльнулся. — Большая любительница греть кости.

— Но вы не очень-то скучаете, верно? — предположила Шейла. — У вас такая замечательная компания.

— Да. Причем, должен откровенно сказать, невероятно веселая.

— Вы охотник? — спросила Шейла.

Жерар покачал головой.

— Нет. Я люблю живых птиц. К тому же я давний вегетарианец.

— Но соколы отнюдь не…

— Верно. Заметьте, я не отождествляю себя с ними. Что я люблю делать, — говорил он, бросив шляпу на тумбу у входа на веранду, — наблюдать, как они охотятся. Например, на голубя. Сокол бьет его на лету. Мгновенная схватка — и птицы кубарем катятся вниз. — Он улыбнулся. — Приятно знать, что твой выкормыш — всегда победитель.

— Ваших балобанов покупают люди с Востока?

— И они тоже, — кивнул Жерар, вынимая из шкафа бутылку красного вина. — Вот, между прочим, из погребов моей жены. — В его голосе прозвучала едва заметная насмешка. Жерар поставил вино на стол и потянулся за бокалами.

— Вот как? — изумилась Шейла. — Наверное, ваши соколы охраняют ее виноградники?

Жерар засмеялся.

— Они не соглашаются на такую мелкую работу. К тому же она бы разорилась. Что такое все ее вино, — он небрежно махнул рукой, — когда мой сокол, если я захочу продать его арабскому шейху, осыплет меня золотом? — Жерар поморщился. Потом наклонился к Шейле и тихо сказал: — Но я ему не продам. А вам — продам. — Он поднял указательный палец. — Продам. И знаю почему.

— Почему? — спросила Шейла.

Она словно завороженная следила за движениями Жерара. Она наслаждалась его грациозностью, поразительной для возраста мужчины. Таких мужчин она не знала среди американцев.

— Не скажу. — Он рассмеялся. — Ни за что не скажу. — Потом отодвинулся от нее и совсем другим тоном добавил: — У нас с женой независимый бизнес. А вино неплохое, верно? — спросил Жерар, наблюдая за тем, как Шейла отпивает глоток из бокала.

Вино на самом деле было отличное. Густое, рубиново-красного цвета, с едва уловимым вкусом чернослива.

— Замечательное вино, — похвалила Шейла, чувствуя, как приятная легкость охватывает ее.

— В кладке сокола было четыре яйца, — рассказывал между тем Жерар.

— Я читала, — решила проявить свою осведомленность Шейла, — соколиным яйцам почти не нужна никакая подстилка?

— Да, — ответил он, не удивляясь ее познаниям и уж тем более не собираясь хвалить за них. — Скорлупа коричневатого цвета, с темными крапинками, иногда — с красно-бурыми или рыжеватыми. Загляденье. — Жерар улыбнулся. — Вы сами увидите, Шейла. В следующем апреле.

— Надеюсь.

— Насиживают яйца около месяца. Самки и самцы трудятся по очереди. Как вам такое равноправие, а? Подобного у людей не встретишь. — Он усмехнулся. — Когда моя жена рожала нашего первенца, я бродил с птицами по полям. Да… так вот, птенцы проклевываются в середине мая — начале июня.