Алекс Стрейн - Рождественское желание Страница 11

— Райан, что случилось?

— Ничего. — И вопреки своим словам вцепился в ее джинсы.

— Давайте закончим побыстрее, — попросила Дайана, чувствуя непонятный страх и тоску.

Вдвоем с Нэнси они быстро все разобрали.

— Райан, ты что-нибудь хочешь взять? Какие-нибудь игрушки?

Райан неистово замотал головой.

— Нет, я хочу домой!

— Хорошо, мы уже заканчиваем. Нэнси, я возьму только это. — Дайана показала на шкатулку. — Здесь несколько фотографий, какие-то записи…

— Хорошо. Надо подписать необходимые формуляры, и все будет закончено. Уф, у меня прямо мороз по коже.

— У меня тоже, — призналась Дайана, — здесь жутко и…

Она осеклась, едва взглянув на личико Райана. Лишь когда они покинули здание склада, Дайана смогла вздохнуть свободно.

— Слава богу, все закончилось, и мы можем ехать домой.

— Конечно, — подтвердила Нэнси и добавила уже тише: — Ты видела, как реагировал Райан?

— Да, и меня это здорово беспокоит. Я уже раскаялась, что взяла его с собой. У меня плохие предчувствия.

— Ладно, Ди, все будет в порядке. Мне пора.

Дайана и Райан добрались до дома, когда стало темнеть. Дорога сильно утомила Райана: мальчик выглядел совсем сонным. Дайана кое-как накормила клюющего носом сына и, решив, что вечерняя ванна для него просто невыполнимая процедура, уложила Райана спать.

Ей же, несмотря на усталость, спать не хотелось совершенно. Ее взгляд, словно притягиваемый неведомым магнитом, обратился на привезенную шкатулку. Дайана взяла ее, повертела, рассматривая потемневший рисунок, а потом открыла и стала осторожно выкладывать содержимое на журнальный столик. Несколько использованных автобусных билетов, дорожный чек на сто долларов, фотографии… Почти на всех была мать Райана, лишь на двух потертых, с разлохмаченными углами снимках была запечатлена пожилая женщина с изможденным лицом.

Ни на одном из снимков Аманда не улыбалась. Несмотря на мелковатые черты лица, ее можно было назвать даже красивой, если бы не напряженное, даже жесткое выражение лица. Глаза холодные… нет, даже надменные… Дайана прикрыла веки, пытаясь подавить смутную тревогу и поднимающуюся волну непонятной неприязни к Аманде. Она отложила фотографии и заглянула в шкатулку. Несколько пейзажей, набросанных карандашом, несколько писем без конвертов, два плотных желтых конверта, в одном из которых лежал кулон в виде сердечка, а в другом — цепочка из желтого металла. Вот и все.

Шкатулка неожиданно выпала из рук Дайаны, и из нее вывалился коричневый плоский предмет. Дайана наклонилась и поняла, что этот предмет — тетрадь в плотной коричневой обложке. То, что она приняла за обивку дна шкатулки, на самом деле оказалось обложкой тетради. Она открыла тетрадь и, прочитав несколько строк, быстро захлопнула, словно обжегшись. Это был дневник, дневник Аманды! Дайана осторожно отложила тетрадь и встала. Походила по гостиной, чувствуя холод. Ее взгляд уперся в камин. Надо зажечь огонь, может быть, тогда она согреется?

Пока она растапливала камин, ее настойчиво преследовала мысль, имеет ли она право читать записи Аманды. Ее раздирали противоречия. Жизнь неизвестной женщины казалась ей чем-то запретным, табу, куда она не имела права влезать, но, с другой стороны, эти записи могут ей помочь разобраться с прошлым Аманды, может быть, даже понять причину его кошмаров… Дайана резко встала и схватила дневник. Долой все сомнения и чувство неловкости! Она имеет право знать — Райан теперь ее сын. Успокоив себя подобным образом, Дайана решительно уселась в кресло и раскрыла тетрадь.

На первых страницах шло описание жизни восемнадцатилетней Аманды — круглый почерк, временами приобретающий странный наклон, мельчающий, как будто автор торопился, записывая слова, неразборчивый — и опять круглый и ровный. Погрузившись в чтение, Дайана сразу испытала шок. Стиль, который выбрала Аманда для повествования, был резкий, безжалостный, временами презрительно-ироничный. Эти высказывания подошли бы испорченной и разочаровавшейся сорокалетней стерве, а не восемнадцатилетней девушке. Аманда ненавидела свой дом, свою мать, свой город, мечтала вырваться из маленького провинциального городка… Потом следовало описание Чикаго, первая работа Аманды, ее первые разочарования.

Несмотря на множественные грамматические ошибки, повествование Аманды захватило Дайану. Эта молодая женщина испытывала крайние чувства, записи не отражали полутонов, не было сглаживающих фраз — только острые углы и крайние эмоции. Два следующих листа были густо перечерканы так, что ничего нельзя было разобрать, потом шли две пустые страницы с проставленными датами и с многочисленными знаками препинания, как будто все слова волшебным образом испарились с листа. Что ж, весьма действенный способ сохранить секрет.

Перевернув очередную страницу, Дайана вздрогнула — в дневник была вложена фотография мужчины. Дайана не могла оторвать взгляд от его лица. Незнакомец был красив мужественной красотой. Высокие скулы, идеально вылепленные твердые губы, волевой подбородок. Нос немного хищный, но не портит его, а глаза… Он смотрел пронзительно и испытующе, и по спине Дайаны почему-то прокатилась волна озноба. И черты ее маленького сына были копией лица на снимке.

Этот мужчина и был тайной Аманды, она называла его Диком. Неизвестно, что она хотела выразить на пустых страницах. Возможно, Аманда и была способна на нежности, но у нее рука не поднималась их описать. А следующие записи были вполне в ее духе: Аманда описывала свои чувства к Дику в привычной манере: резко и почти грубо. У Дайаны возникло ощущение, что Аманда проводила некий эксперимент, в котором Дик был подопытным кроликом и результатом этого опыта стало разочарование. Дайана почувствовала, что щеки ее горят. А потом Дик исчез со страниц.

Записи стали краткими и отрывочными, даты стояли все дальше и дальше друг от друга, как будто Аманда только изредка вспоминала о своем дневнике. У Дайаны пропало желание читать дальше, но она взяла себя в руки и вернулась к чтению, чувствуя усиливающуюся тяжесть на сердце и безысходность. Аманда упоминала о частых переездах, записи стали носить все более беспорядочный и хаотичный характер, иногда перерыв между ними был в несколько месяцев. Судя по датам, Аманда должна была быть беременной, но никаких упоминаний об этом не было. А потом появилась первая запись о Райане: «У меня родился ребенок. Я взглянула на его сморщенное красное лицо и поняла, что ненавижу его. Я ненавижу его! Он моя ошибка, которая всегда будет ярмом висеть на шее… Мне пришлось дать ему имя. Я назвала его Райаном, потому что это имя я ненавижу больше всего…»