Ребекка Уинтерз - Начало начал Страница 11

— В тридцать восемь лет ты говоришь о пенсии?! — подняла голос возмущенная Трейси.

— Подходящий возраст для того, чтобы начать новую жизнь.

— Новую жизнь в старой халупе, на выжженной солнцем земле? Как ты себе это представляешь?

— Вложу деньги, перестрою дом, оборудую всем необходимым, начну развивать хозяйство. Какой-нибудь год — и ты не узнаешь этого места:

— Боюсь, что тебя я тоже не узнаю, — разочарованно проговорила Трейси. — По правде, я тебя уже не узнаю. У меня такое чувство, что все это мистификация. Ты меня дурачишь.

— Считай, что я постарел раньше срока. Я устал от суеты, я хочу жить в тихом спокойном месте, заниматься простыми вещами.

— Тебе перестало нравиться то, чем ты занимался на протяжении двадцати лет?

— Я считаю, что ничего нового это занятие мне уже не даст. Деньги? У меня их достаточно. Лишние я пожертвую на медицинские исследования.

— Я могу понять благородное желание отдать деньги на нужды здравоохранения, но есть способы сделать это и без столь радикальных перемен в своей жизни.

— Весь последний год по делам фирмы я провел в Тасмании. В очередной день рождения я проснулся в недоумении. Я не мог понять, что я делаю в чуждом краю. В тот самый момент меня пронзила догадка, что мое исконное место здесь, в родительском доме на земле отцов. После всех разъездов, после этого утомительного бегства от прошлого, я хочу, наконец, почувствовать себя дома.

— И что ты собираешься делать? — тяжело вздохнув, спросила его Трейси.

— Жениться и завести с полдюжины маленьких фермеров.

— Я тебя всерьез спросила, — не оценила его признания Трейси.

— Почему ты думаешь, что я шутил? Я всегда хотел иметь большую семью.

— И для этого тебе понадобилось забраться в эту дыру?

— Трейси, ответь мне откровенно. Что дедовские деньги дали тебе хорошего? Тебе двадцать пять, а ты все еще не живешь своей собственной жизнью. Сначала ты выходишь замуж за этого клоуна, лишь бы не жить под одной крышей с дедом. Теперь ты в панике занимаешь дедовское кресло, только бы доказать, что чего-то стоишь. Но для чего ты все это делаешь? Сколько дней в жизни ты была по-настоящему счастлива? Женщины завидуют тебе, мужчины домогаются тебя. Но ты по-женски, по-человечески счастлива?

— Не знаю, никогда не задавалась таким вопросом. И не скажу, что моя жизнь так уж безрадостна. — Помолчав, она разочарованным голосом продолжила: — Ты считаешь, в наше время найдется настолько отважная женщина, что поддержит тебя в этом твоем безумном желании? Переедет сюда из города? Добровольно взвалит на себя все хозяйство и будет безропотно вынашивать тебе маленьких фермеров?

— Мне кажется, я уже встретил такую.

— Где, когда?

— Обстоятельства свели нас.

— И она не страшненькая и не полоумная?

— Она великолепна и чрезвычайно умна.

— И что же сталось с вашей любовью?

— Она по-прежнему в моем сердце.

— И ты верен этой женщине?

— Если ты спрашиваешь о близости с другими женщинами, то да, признаюсь, у меня были связи. Но ни с одной из моих подруг я не рисовал себе совместное будущее. Я точно знаю, что как только поставлю свой дом, то непременно женюсь.

— Где ты намерен строить свой дом?

— На этом самом месте, разумеется.

— Тогда мне следует поспешить с возвращением в Нью-Йорк, чтобы не мешать твоим планам.

— Да, если не ты хочешь жить на строительных лесах. Я намерен перестроить дом от фундамента до крыши. Единственное, что будет связывать этот дом моего детства и дом моих детей, — так это земля предков. У меня будет самый надежный, добротный и красивый и в то же время исконно сельский дом.

— Звучит так, как будто ты уже все продумал, Никос. Но на воплощение этой идеи потребуется самое меньшее — год. А ты уже собрался бросить свое дело. Не поторопился ли ты? И женщина, которая въедет в твой новый дом, кто она?

— На сегодняшний день, кроме денег, я ничего не могу предложить этой женщине. Я знаю таких, которым только деньги и требуются, но моей женщине нужно иное.

— И ты знаешь, что?

Трейси была захвачена этим разговором. Она и представить себе не могла, что человек, подобный Никосу, способен испытывать неловкость оттого, что ему нечего предложить женщине. Этот разговор в темноте уже многое открыл ей, и ей предстояло сделать еще больше открытий, если она будет терпеливо слушать своего героя...

Но Никос ушел от прямого ответа:

— Я ощущаю непреодолимую потребность все переменить, вернуться к началу начал. Победить в себе тягу к легким достижениям ради полноты жизни. Не уверен, что ты правильно меня понимаешь... — добавил он после паузы.

— Построишь дом, обоснуешься здесь, возьмешь в жены милую селянку. Все само образуется, — задумчиво подвела итог Трейси.

— Пожалуй, Трейси. Спи.

Спи... После таких откровений уснуть не просто, подумала Трейси. Она была уверена, что до рассвета глаз не сомкнет. Но ошиблась. Лихорадочно воспроизводя в памяти все услышанное, она погрузилась в крепкий сон. И спала с каким-то жадным желанием выспаться перед новыми свершениями. Она ощущала легкое чувство голода, которое впутывалось в сновидения, но не нарушало их.

Когда Трейси открыла глаза, наставник был уже на ногах. Она могла об этом судить, глядя на опустевшую постель у противоположной стены. Простыни были смяты, подушка сбита. Трейси неосознанно разглядывала постель Никоса. В ней проснулась неведомая ей прежде нежность к этому непостижимому человеку. Накануне он поразил ее признанием в том, что ничего не может предложить настоящей женщине. А настоящая — это такая, которая безразлична к его деньгам и влиянию... Это признание сделало его ближе ей.

Трейси посмотрела на часы и вскочила. Вчерашнее намерение встать с петухами провалилось. Часы показывали девять утра. Ее первый трудовой день на ферме начался с прогула без уважительной причины. Конечно, Никос сам виноват, что растравил своими откровениями любопытство ученицы.

Трейси вновь села на постели и задумалась. Если все, что он сказал ей прошедшей ночью, правда, если таково его решительное намерение, если человек, который в течение двадцати лет своего стремительного восхождения предпочитал одиночество, а теперь действительно хочет создать семью, то при той любви, которую она с юношеских лет взращивала в себе к этому удивительному человеку, стоящему на пути больших перемен, может ли она рассчитывать, что он — ее недостижимый идеал — обратит на нее внимание?

Сможет ли она дать понять Никосу Лазаридису, что для нее нет большего счастья, чем быть ему любящей женой? Как, после всех лет немого застенчивого обожания, она докажет ему свою любовь? Как из проблемного подростка с ошибочными взглядами на жизнь, каким она всегда была в его представлении, она превратится в фею домашнего очага, в женщину, которая знает истинную цену такого мужчины? И сможет ли она принять и перенести все тяготы простой жизни, которые он уготовил своей спутнице? Способна ли ее подростковая любовь выдержать эту проверку?