Памела Робертс - Муки ревности Страница 11

— Эндрю, прекрати!

— Покажи-ка мне, что ты с ним делала тогда, а, проказница? — Шуршание, потом стон. — О-о-о… о-о-о… Вот так? О-о-о… Еще, крошка, еще…

Опять раздался смешок Присциллы.

— Вот и Джонни точно так же стонал и просил. Бедняжка так давно умолял меня…

И снова звуки любовной игры, далеко не всегда приятные и возбуждающие для постороннего слушателя. Картрайт внимательно наблюдал за реакцией Оливии и видел, как она побагровела — то ли от стыда, то ли от ярости. Или… может быть, частично от ревности? Ведь, в конце концов, Уоррен ее бывший муж. Что, если она все еще любит его?

Он решительно остановил пленку.

Молодая женщина долго сидела, прижав пальцы к пылающим щекам, и молчала. Она поверить не могла, что услышанное не приснилось ей. Ведь одно дело — подозревать, совсем другое — узнать точно. Потом подняла наполненные мукой глаза на Картрайта и тихо спросила:

— Но ведь это признание… в убийстве?

— Поскольку запись была несанкционированной, она не может быть привлечена в качестве вещественного доказательства на судебном процессе, — ровным голосом пояснил адвокат. — Даже если вы вдруг этого захотите, Оливия. В чем я лично сомневаюсь.

Она встала и заходила из угла в угол, изредка натыкаясь на кресла.

— Да, — прерывающимся голосом согласилась она, — вы, безусловно, правы. Конечно, я никогда не соглашусь на то, чтобы подобное доказательство стало достоянием гласности. Я не могу выставить отца и его последнюю, пусть даже глупую, страсть на всеобщее обозрение и осмеяние. Никогда. Ни за что. Присцилла знает это и наслаждается своей безнаказанностью. Но он… черт бы его побрал! Чтоб ему вечно гореть в аду за то, что сделал!

— Вы имеете в виду Эндрю Уоррена?

— Разумеется! Кого же еще? Подлец! Негодяй! Готова поспорить, что это была его идея. Точно, его. Если бы не он, Присцилла продолжала бы спокойно наслаждаться достатком. Особенно с учетом нездоровья отца. Ей ведь даже в постели не приходилось больше напрягаться. Она могла получать все, не давая взамен ничего.

Сколько же горечи в ее голосе, думал Дуэйн, следя за расхаживающей по комнате женщиной. Как ей не повезло в жизни. Выйти замуж за мерзавца, пережить бог знает сколько измен, поймать на месте преступления — в собственной постели с другой женщиной, а теперь еще и такое…

Дуэйн Картрайт знал обо всем этом, потому что внимательно изучил собранное его детективом досье, включающее самые неблаговидные подробности ее злосчастного брака с Эндрю Уорреном.

— Нет, это невозможно! Невозможно! — с непередаваемой мукой в голосе воскликнула Оливия, упала в ближайшее кресло и закрыла лицо руками.

— Что вы имеете в виду? — не понял ее Дуэйн.

Молодая женщина подняла голову и взглянула ему в лицо полными слез глазами.

— Знаете, Дуэйн, если бы я вовремя поняла, кто он такой, мой бывший супруг, отец был бы сейчас жив. Я и только я настоящая виновница его смерти… — Последние слова Оливия произнесла шепотом, словно сама боялась услышать их.

Этого он уже не мог вынести. Мало того что на нее обрушилось столько несчастий, так она еще и винит в них себя. Что же за человек этот Эндрю Уоррен? Как ему удалось лишить эту изумительную, красивую, умную и талантливую женщину всякой уверенности в себе? Лишить настолько, что она без колебаний принимает на себя вину за то, чего не совершала, о чем даже помыслить не могла.

Дуэйн кинулся к креслу, схватил ее за локти и рывком поднял на ноги.

— Оливия, вы не должны так думать! Поверьте мне, вы ни в чем не виноваты. Вы… вы…

У него не было слов — небывалый, невероятный случай в его адвокатской практике. Тогда Дуэйн просто сделал то, о чем мечтал с первой минуты, как увидел Оливию. Поцеловал ее в губы.

О Блаженство! Блаженство с большой буквы. Какое удивительное, восхитительное, упоительное ощущение — держать ее в объятиях и целовать. Он мог бы провести так всю оставшуюся жизнь — не разжимая рук, не отрываясь от спелого плода ее рта. И — о чудо, о наслаждение! — она отвечает…

Оливия не просто отвечала — она буквально растворилась в неожиданном поцелуе, отдалась ему со всей страстью молодой, здоровой женщины, которая слишком долго была лишена любви. Голова ее кружилась, и, если бы Дуэйн не держал молодую женщину так крепко, она наверняка бы упала.

— О нет, еще… — прошептала Оливия, когда он, было, оторвался на мгновение, и его губы тут же вернулись на прежнее, — о такое сладостное, — место.

Оба уподобились двум путникам в пустыне, случайно набредшим на оазис. Пили и не могли напиться. Не в состоянии были заставить себя оторваться от источника живительной силы.

Ничто, увы, не бывает вечным. Поцелуй закончился, Оливия пришла в себя и попыталась отстраниться. Но Дуэйн не разжал объятий, и она осталась стоять в кольце его рук, слегка отвернув голову.

— Я… я не понимаю, что со мной происходит, — смущенно произнесла она, не решаясь взглянуть ему в глаза. — Пожалуйста, не думайте, что я кидаюсь на шею каждому встречному.

— Оливия, я был бы настоящим негодяем, если бы подумал о тебе таким образом. Ты… ты такая… Черт! Я даже не представляю, как передать мое искреннее восхищение тобой. Разве что… — Он осыпал легкими нежными поцелуями ее прелестное лицо, потом снова вернулся к уже приоткрытым в ожидании губам. — Ты — чудо, Оливия, настоящее чудо и сама не понимаешь этого. Ты — воплощение женственности, ты — все, о чем только может мечтать мужчина, — восхищенно заявил он, с трудом заставив себя оторваться. — Я думал о тебе каждую минуту, каждую секунду в эти последние несколько дней. Клянусь! Не смейся надо мной.

Она и не помышляла ни о чем подобном. Сердце ее билось быстро-быстро, колени подкашивались, голова кружилась все сильнее.

Неужели? Неужели это правда? Может ли быть, что я понравилась ему? Даже, несмотря на проклятый идиотский отказ?

Оливия взглянула ему в глаза — правдивые, искренние зеленые глаза — и прочла в них подтверждение его слов. Дуэйн крепче прижал ее к себе, и она своим телом ощутила совершенно недвусмысленное доказательство его искренности. Эмоции захлестнули ее, лишили способности мыслить и заставили отбросить остатки сдержанности.

— Дуэйн, о, Дуэйн, я так хочу тебя, — прошептала она, трясущимися пальцами касаясь пуговиц его рубашки.

Он подхватил ее на руки, подошел к дивану и опустил на него драгоценную ношу, не переставая покрывать ее жаркими поцелуями. Оба задыхались и срывали друг с друга одежду, превратившуюся вдруг в ненавистную преграду между ними. Когда же она, наконец, исчезла, немедленно соединились в единое целое так жадно и страстно, что Оливия почти сразу закричала, достигнув вершины блаженства. Он тут же в ответ содрогнулся в спазмах оргазма и простонал: