Мэри Поппинс для квартета (СИ) - Тур Тереза Страница 11

— А вот мне сказать? — возмутился Артур.

— Да тебе не до того было, брат.

— Это точно. — Глаза Артура погасли, словно кто-то выключил лампочку.

На этом они и ушли. To ли ловить Льва и приводить того в чувство, то ли… Ох, чует мое сердце, придут они завтра больные и без голосов. На самом деле, алкоголь как семечки противопоказан для хорошего вокала. Хотя, может, нарушение всего и сразу пойдет им на пользу?

Будем надеяться.

Я задремала в кресле-качалке, как вдруг почувствовала, как меня укутывают в плед. Почувствовала тепло рук и как-то бессознательно потянулась к ним, настолько уверенными и сильными они мне показались, а я была так растеряна всем, что происходило вокруг…

— Мааааа, — услышала я голос дочери — и проснулась.

— Добрый вечер, — хрипло, должно быть со сна, поприветствовала я господина Томбасова, наслаждаясь этими случайными прикосновениями.

— Добрый, — откликнулся он точно таким же хриплым голосом, замирая.

— МРРРРР? — поинтересовалась у меня царица Клеопатра, поднимаясь на коленях у дочери, выгибая спину и неторопливо выпуская когти сначала на одной лапке, потом на другой. Хищницу нашу явно возмутило подобное беспардонное нарушение моего жизненного пространства.

Скорее всего, господин Томбасов, как и положено таким бруталам, был человеком беззаветной храбрости, но… увидев нашу кошку, да еще и не в духе, отскочил от меня с каким-то странным звуком. Хотя, может быть, не от меня (это было бы обидно), а от моей защитницы.

— Мр? — нежно спросила у меня победительница и королева.

«Порвем? Или пусть бежит?»

Я улыбнулась. Погладила мою защитницу.

— Ох ты ж, — мужчина с опаской смотрел на кошку. — Я вот… еще девочке плед принес.

Мда, наша совершенная, черно-розовая Клео, нежная и плюшевая снаружи, сталь и огнь внутри, производит на неподготовленного человека… странное впечатление. Это недовольное выражение лица, ушки-военные локаторы, горящие огнем янтарные роскосые глаза. Мы не обижаемся, а Клео с поистине царским достоинством принимает всю убогость человеческого сознания. Только еще больше морщит мордочку и тяжело вздыхает.

— Она хоть не ядовитая? — проворчал бизнесмен, издалека протянув плед Машке. Дочь забрала и закуталась.

— Не летает? — продолжил господин Томбасов рисковал жизнью, явно не понимая, что от жестокой расправы его отделяет только аристократическое воспитание Клеопатры и ее философское отношение к жизни.

Мы обреченно вздохнули все втроем. Что поделать. Мы не опустим голову перед разочарованиями.

— Олеся Владимировна, вы ужинали? — спросил Томбасов.

— Да. А вы?

— И я не голоден. Мы можем поговорить?

— Конечно, — поднялась я. Ненормированный рабочий день. Я тебя люблю. Наверное.

— Спасибо.

Мы дошли до гостиной, в которой они были вчера с Сергеем, расселись в кресла. Я посмотрела на камин с сожалением. Как было бы прекрасно, если бы можно было его разжечь. Но летом, тем более, таким жарким, как сейчас…

— О чем вы задумались? — спросил у меня господин Томбасов, слишком пристально изучая мое лицо.

Улыбнулась ему, не отводя взгляд. В его глазах заплясали огоньки, словно отблески зажженного камина. Так. Олеся Владимировнаааа. Уймись, не позорься. Куда тебя несет? Уверенный в себе мужчина, с четкой аурой успеха и властности. С сильными теплыми руками… Эх.

— Я хотел бы выразить вам огромную благодарность, — тихо сказал Олег Викторович.

Кивнула. А что — мне не жалко, пусть выражает. Доброе слово и Клео приятно.

— Я посмотрел запись репетиции. Надо разбираться, действительно, откуда у Льва взялась информация подобного толка.

— Диверсия?

Бизнесмен посмотрел на меня с насмешкой:

— Ну, это не госконтракт, чтобы задумывать такую сложную многоходовку. С дезинформацией и диверсиями.

— Ну, может быть, для вас это и не такой уровень, а вот для кого-то… Как вариант. Информация же просто так не берется и в уши не заливается.

— To есть, что-то направленное не против меня, а против ребят?

— Почему нет.

— Глупость. Поют и поют. Кому они могут помешать.

Хотела спросить, в какие суммы он оценивает это «поют и поют». Но стало как-то неловко. Во-первых, чего чужие деньги считать, а во-вторых, понятно, что у нас весьма разные системы координат по финансовым понятиям. Скорее всего, та сумма, что повергла меня в двухлетнюю долговую яму, вызвала бы у него усмешку — типа, как можно переживать из-за подобной мелочи.

— Вам Андрей и Никита привет передавали, — внезапно сказал господин Томбасов.

— Спасибо. Как они?

— Полны планов. Улетели.

— Гарвард?

— «А если я чего решил, то выпью обязательно».

Я рассмеялась и согласно кивнула. Правильная характеристика. Действительно, мальчики у него были… упертые. Хотя, почему их певцы охарактеризовали как «исчадий ада» понять мне было сложно. Молодые люди как молодые люди. Упрямые, дерзкие, не без снобизма, над которым я веселилась. Достаточно едко. Как они искренне удивились, когда на фразу — «Но это же мое мнение», я ответила им, что они пока находятся в зачаточном состоянии той личности, мнение которой может меня как-то заинтересовать. На самом деле, имелось в виду слово «противозачаточной» — уж сильно они меня завели, но я сдержалась. Это мы, кстати говоря, по поводу участия союзников во Второй мировой не сошлись характерами. И вот эта позиция молодых, что исконно-посконное — гадость редкая, ну может быть, балет и водка — туда-сюда, а больше гордиться нам и нечем… Вот раздражает, честное слово.

— Я смотрел ваши дискуссии, — улыбнулся Олег Викторович. — И кстати, меня удивило: чем больше вы их осаживали, тем более уважительно сыновья к вам относились.

— Границы. Их надо задавать. И не позволять нарушать.

— А как же свобода?

— Как там Владимир Ильич говорил. «Свобода — это осознанная необходимость». И если добавить старое доброе английское «Ваша свобода заканчивается там, где начинается кончик моего носа».

Господин Томбасов изволил улыбнуться. Снова. Улыбка у него замечательная: каменное лицо становится человеческим, глаза — живыми. Кстати, я так и не поняла, какого они цвета. Но с чего это я его так веселила? Нет, я не против, не жалко, но вот любопытно: откуда такая реакция?

— Я сегодня с таким интересом отсмотрел репетицию, — снова сменил тему бизнесмен. — Парни пели как в старые времена. Я рад, что не ошибся в вас, Олеся Владимировна.

Я кивнула растерянно. Прелюбопытная жизнь у него. Не поговорить, не узнать, не зайти послушать… Поставить видеоконтроль и прослушку — и контролировать кто что сделает.

Поежилась. Гадко как-то осознавать, что ты находишься под камерами. Есть в этом что-то безумно напрягающее и вызывающее… брезгливость что ли.

— Только рабочие моменты, — верно понял мое раздражение Олег Викторович. — В гостевых комнатах камер нет.

И на том спасибо.

— И дети занимались в гостиной. В Питере. Там есть. В гостиной. Там я с вами и познакомился. В записи.

Я снова поежилась и спросила:

— И как вам живется?

— В смысле?

— Под камерами?

— Привык. Безопасность прежде всего.

Хотела спросить о том, что он высмотрел такого, что решил пригласить меня на работу, но в этот момент в дверь постучали. Тревожно. Так, что сразу стало понятно

— что-то случилось.

Я вздрогнула. И мне вдруг показалось, что мужчина сейчас меня обнимет — и просто укроет ото всех тревог, что могли подстерегать меня за этой самой дверью, но он качнулся назад, решительно поднялся и распахнул дверь.

— Что еще?

— Драка.

— Какая еще драка? — господин Томбасов явно растерялся.

— Наша четверка. С кем-то. Непонятно. Все в полиции.

8-2

— Где произошло?

— В караоке.

— Что. Эти…

Томбасов внимательно посмотрел на меня и буквально прикусил язык. Помолчал. Проглотил все эпитеты. Справился с собой и выдохнул:

— Вокалисты… Могли делать в караоке?