Робин Доналд - Осторожно, тигр! Страница 12

Джофф Браун снова кинул на него любопытный взгляд.

– Мне совсем не трудно довезти вас до дома, – вмешалась Лесия. – Тогда вам не придется завтра забирать отсюда машину.

– На мой взгляд, она в полном порядке, – произнес Джофф, оглядывая девушку с еще большим любопытством. – Головокружения не чувствуете?

– Ни в малейшей степени, – ответила она твердо.

– Вот и отлично, – сказал доктор, подталкивая их к двери. – Сам я – увы! – никого никуда отвезти не смогу. Сью в отъезде, а я сижу с ребенком. Когда доберетесь до дома Кина, выпейте чашечку крепкого сладкого чая. Хорошо, Лесия?

Когда Кин сел в автомобиль, его приятель на минуту задержал девушку и сказал ей доверительно:

– Побудьте с ним. Ему нельзя оставаться одному. Постарайтесь, чтобы он тоже выпил этого самого чая, и пусть в нем будет побольше сахара или меда.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Кин жил в самом конце длинной аллеи. Дом его стоял совсем рядом с морем, и, следовательно, из окон наверняка были видны пологие склоны острова Рангитото.

Когда они подъехали к гаражу, Кин нажал кнопку на пульте. Тут же зажегся свет, тяжелая двойная дверь со скрипом взмыла вверх. Лесия заехала внутрь, и дверь за ними опустилась. Она выключила двигатель.

Выбираясь из машины, Лесия бросила на него озадаченный взгляд. Кин вроде бы был таким же, как всегда, но в нем чувствовалось какое-то внутреннее напряжение, говорившее о том, что свое безупречное самообладание он сохраняет лишь благодаря отчаянному усилию воли.

Наверняка это результат пережитого потрясения, подумала Лесия машинально и проследовала вместе с ним в маленькую прихожую. Он кивнул на дверь – это оказалась кухня. Мягко вспыхнули лампы, и их огни отразились в гладкой поверхности стойки, заиграли на фурнитуре.

– Очень мило, – заметила она спокойно. – Кто оформлял ваш дом? Нанси Эверард?

– Точно. – Кин прошел к телефону, а Лесия, не спрашивая разрешения, налила в чайник воды и поставила его на плиту.

– Вы всегда так ревностно выполняете инструкции? – жестковато поинтересовался Кин, поднимая брови и убирая руку с телефонной трубки.

– Всегда, когда их дает врач. Но я и правда не отказалась бы от чая… если только вы не возражаете.

И подумала нервно, что, пока она заваривает и пьет этот чай, у нее есть основания оставаться с Кином, выполняя предписание доктора Брауна.

– Ничуть, – ответил Кин коротко.

Неловкими от смущения пальцами она достала заварочный чайник и чашки, сахарницу, молоко, чайные ложки, разложила и расставила все это на подносе.

Гостиная была просторной и элегантно обставленной, с большими незашторенными окнами, которые выходили в сад, где темнели листья кустарников и в серебристом сиянии луны виднелась неподвижная глянцевая гладь бассейна, почти сливавшаяся с мерцающей бескрайней поверхностью моря.

Когда Кин захотел зажечь свет, Лесия воскликнула:

– О, пожалуйста, не надо. Вид такой восхитительный.

– А вы сумеете без света разлить чай по чашкам?

– Я хорошо вижу в темноте.

Девушка разлила чай, добавила ему две чайные ложки сахара и поставила перед ним на широкий кофейный столик чашку с блюдцем.

– Обычно я не пью чай с сахаром, – безразличным тоном заметил он.

– Но сегодня выпьете, – строго сказала Лесия, стараясь, однако, чтобы ее голос не звучал слишком матерински или начальственно. – Сахар поглощает избыток адреналина.

Она уже ждала, что Кин категорически откажется, но он только сказал:

– Тогда вы и себе сделайте такой же. – И добавил мягко, хотя с явным предостережением: – Как правило, мной не так легко командовать.

О, в этом Лесия ничуть не сомневалась.

– Некоторые мужчины, – заметила она холодно, – так упиваются собственным мужеством, что забывают, что они такие же люди, как и все.

– И вы считаете меня одним из них?

– Нет, – ответила она безмятежно. – Вы не настолько глупы.

Воцарилось напряженное молчание, потом Кин сказал вкрадчиво:

– Я не нуждаюсь в том, чтобы со мной нянчились, Лесия.

– Если приготовить чашку чая означает, по-вашему, нянчиться, – возразила она, – значит, вы просто не знаете, что это такое. Нянчиться – это когда вам приносят завтрак в постель или трут спину под душем.

И тут же она пожалела, что привела именно эти примеры.

В темноте его улыбка, мгновенная и пугающая, была похожа на ослепительную белую вспышку. Ничего не ответив, он поднял чашку с блюдцем, которые поставила перед ним Лесия. В полной тишине послышалось слабое звяканье фарфора о фарфор, и Кин негромко чертыхнулся. Она быстро спросила:

– Вам очень больно?

– Не слишком.

– Это просто шок, – сказала она самым будничным тоном. – Не удивительно, если принять во внимание, чтб вам пришлось сегодня испытать. Но сладкое непременно поможет. Хотите, я подержу вам чашку?

И без того высокое мнение Лесии о его характере поднялось еще на несколько градусов, когда он сквозь зубы пробормотал:

– Разумеется, не хочу. Но если обязательно надо, чтобы этот проклятый сахар попал в мой организм, вам придется мне помочь, поскольку сам я вряд ли справлюсь.

Лесия обошла стол кругом и села рядом с ним на диван. Хотя Кин не смотрел на нее, она кожей чувствовала его напряженность. Сосредоточенно сдвинув брови, она поднесла чашку к его четко очерченным губам.

Все равно что кормить тигра, подумала она.

Эта непрошеная и опасная близость постепенно разжигала в ней глубоко тлеющее пламя чувственности. Сцепив зубы, она подносила ему чашку до тех пор, пока весь чай не был выпит.

Потом Кин сказал:

– Моя мать умерла от ожогов.

О Боже!

– Как жаль. Сегодняшнее несчастье, должно быть, вызвало у вас ужасные воспоминания, – тихо сказала Лесия.

– Да. – Кин долго молчал, прежде чем заговорить снова. – Она нечаянно уронила свечу, и на ней загорелась одежда. Она бросилась вверх по лестнице. Ее не успели догнать, она добежала до моей двери и распахнула ее настежь. Я тогда подумал, что вижу кошмарный сон.

Лесия машинально положила ладонь ему на руку. Кин сидел неподвижно.

– Когда сегодня эта женщина закричала, – выговорил он хрипло, – я вспомнил все так отчетливо. Не то чтобы я когда-нибудь забывал, но большей частью мне удавалось отодвинуть воспоминания в прошлое, которому они принадлежат. Я до сих пор слышу, как кричит моя мать – от чудовищной боли, от безграничного ужаса. Одежда на ней пылала – и волосы…

Лесия не могла больше выдержать. Она обхватила его за плечи, обняла изо всех сил, прижалась щекой к его щеке, испытывая лишь невыразимое словами, глубокое, пронзительное сострадание, пытаясь передать ему вместе со своим теплом хотя бы малую частицу собственных сил. Его руки сомкнулись вокруг нее; тихо ахнув, девушка ощутила, как напряглись его мускулы, в следующий миг он приподнял ее и, посадив к себе на колени, крепко сжал в судорожном порыве.