Анастасия Баталова - Фантом (СИ) Страница 12

— Моё общество точно не напрягает вас? — временами спрашивала Оливия, откладывая вышивку и потягиваясь.

— Нет, нет, что ты… — поспешно и как будто бы немного виновато отвечал за двоих Артур.

Однажды ночью Люция отчего-то вдруг проснулась и, полежав некоторое время с открытыми глазами, обрела ясность сознания. Это не было одно из тех случайных ночных пробуждений, когда непреодолимо хочется уснуть снова. Слуха Люции достигли какие-то странные звуки: далёкое мяуканье кошки? скрип соскочившей с крючка двери нужника во дворе? приглушённые рыдания? Она насторожилась. Определённо, совсем рядом, в этой комнате кто-то плакал.

Оливия.

Сдавленные всхлипы доносились из того угла, где стояла её кровать. Она сидела, прислонившись к стене, натянув одеяло на голову, спрятавшись под ним точно под плащ-палаткой, и плакала. Сжавшись в комок, ссутулившись, вздрагивая всем телом, плакала она так горько, так отчаянно и безнадёжно, как плачут только от горя, которому ничем невозможно помочь. И это действительно было так. Самое неутешное горе в мире — горе отвергнутой любви.

Откинув одеяло, Люция вскочила и метнулась к кровати подруги. Бросившись к ней, она накрыла рыдающую своими руками, обняла, как смогла, точно так, как обнимала её Оливия в тот день, когда они примеряли волшебное платье, и зашептала горько, глухо, страстно, не сдерживая навернувшихся на глаза слёз:

— Пожалуйста, не плачь… Не мучай меня, Лив… Слышишь… — в тусклом оранжевом свете ночника лицо у Люции было точь-в-точь как у Христа на вышивке, — Не рви мне сердце. Ведь я теперь… Теперь уже ничего нельзя сделать…

Оливия не могла перестать плакать. Рыдания непроизвольно сотрясали её худенькую спину. И Люция, глотая слёзы, вдруг протянула руку и погладила её по подъёму заголившейся ступни в надежде, что эта робкая ласка хотя бы немного уменьшит непосильное бремя её несчастья.

Теперь они плакали вместе. Об одном и том же, но каждая по-своему. Две женщины. Две соперницы. Две подруги. А дождь всё барабанил по шиферной крыше домика, стук капель сливался в непрерывное глухое бормотание, вековая сосна на краю обрыва качалась под ветром, и блекло мерцала в просвете между тучами единственная холодная звезда.

Оливия всё худела и бледнела; у неё появились тёмные круги под глазами, на которых почти всегда теперь выступала розовая сеть капилляров — словно она постоянно рыдала или непосильно трудилась. Кожа её высохла и поблёкла; длинные руки всё время оставались холодны, Оливия зябла даже в самые тёплые солнечные дни и, сидя на веранде, постоянно закутывалась в шаль.

Люции давно бросались в глаза крайности в отношении Оливии к пище — та либо не ела вовсе, либо уплетала всё подряд с таким неуёмным аппетитом, что глядя на неё становилось жутко — настораживали Люцию и постоянные подругины отлучки куда-то после еды.

Однажды она решилась незаметно проследить за Оливией.

Закончился ужин, все поднялись из-за стола и начали расходится. Оливия ярко разрумянилась: вместе с пищей она всегда выпивала неимоверно много горячего чая. Спустившись по ступенькам веранды, девушка вышла со двора, и, на всякий случай оглянувшись, побежала в сторону моря. Люция подождала, пока подруга отойдёт достаточно далеко и отправилась следом. Ей пришлось идти очень быстро — Оливия скрылась за поворотом дороги и, чтобы не потерять её, нужно было успеть заметить направление до перекрёстка, где главный поселковый проезд разделялся на просёлок, ведущий по плоскогорью, каменистую тропинку к морю и утоптанную дорогу в лес.

Оливия, сильно натягивая широкими шагами длинную узкую юбку, торопливо шла к морю. Место было открытое, и, если бы она оглянулась, то непременно заметила бы Люцию, но какая-то неведомая цель поглотила девушку настолько, что она шла ничего не видя вокруг. Пройдя примерно полсотни шагов по тропинке, катящейся вниз по склону, Оливия свернула с неё на нехоженую морщинистую поверхность утёса. Цепляясь за большие камни и выступы, она слезла с него куда-то вниз, в русло пенистого горного ручья, далеко внизу впадающего прямо в море.

Люция подошла к краю утёса. Отсюда не было видно Оливию — место, надо сказать, она выбрала с толком — но сквозь шум горного ручья можно было расслышать, если напрячься и знать, что что-то должно быть слышно, как под скалой кто-то будто бы откашливается, только слишком уж странно, исступлённо, рывками, с жутким гортанным хрипом.

Держась за выступ, Люция осторожно слезла вниз, сделала несколько мелких шажков по растрескавшемуся каменистому склону, спрыгнула на мелкую гальку на берегу ручья и, заглянув за большой полукруглый валун, наконец-то увидела подругу.

Стоя на коленях, Оливия тяжело дышала, пригоршнями бросая себе на лицо ледяную воду. Её «освобождение» завершилось только что: поток ещё не успел окончательно смыть с влажного прибрежного галечника остатки какой-то неоднородной коричневатой слизи…

— Господи, Оливия! Что ты делаешь?! — воскликнула, не сдержавшись, Люция. Изумление и ужас владели ею. Она стояла, вцепившись в шершавый выступ скалы, не в силах сдвинуться с места; лукавые раскосые глаза её округлились.

Оливия проглотила ещё одну пригоршню воды и медленно повернула голову. Она тоже была напугана, но, кроме этого, морально уничтожена, унижена, посрамлена… Булимичка, которую застали врасплох, застигли на месте преступления; несчастная ненормальная девочка, чью тайну вдруг так оскорбительно и безжалостно раскрыли.

— Ты что? Следила за мной? — только и смогла произнести Оливия злым, срывающимся голосом.

Ужас первых мгновений внезапно перешёл у Люции в негодование.

— Так вот, как ты, оказывается, приобрела себе идеальную фигуру! Хорошенькое дело! И на ёлку влезть и коленочки не ободрать… А я-то всё гадала, как это она умудряется лопать за семерых и оставаться такой тоненькой тростиночкой! — Люция разошлась. Вообще говоря, она была очень мягким и спокойным человеком, даже робким, старалась по возможности избегать конфликтов, в большинстве случаев уступая, и Оливия не помнила, чтобы подруга закатывала кому-либо обвинительные скандалы. Впервые она видела Люцию в таком гневе.

— Знаешь, как мне было обидно, — продолжала, уперев кулаки в бока, Люция, — когда ты сожрала все — их было семь штук — пончики с шоколадным кремом, мне не хватило даже попробовать! А ореховые батончики? Я просто обожаю эти конфеты! Ты всё съедала за нас двоих, я почти ничего уже не брала, чтобы хватило остальным… Я терпела, ничего не говорила тебе! Но теперь… Вчера ты уплела мою творожную булочку, которую я оставила на ужин от обеда, потому что очень хотела, но была уже сыта… Мою булочку… — Люция остановилась перевести дух.